Фотография из Люцерна

Сначала я подумал, что это агент израильской разведки или один из парней «охотника за нацистами» Симона Визенталя. Но с чего бы ему в таком случае интересоваться Флекштейном? Хотя я и был в свое время членом национал-социалистической партии, однако не имел отношения к Холокосту и никогда не числился в официальных структурах Третьего рейха.

Если не считать достойного всяческого сожаления участия в убийстве Стемпфла (о чем знали только Борман и Гесс) и информации, которую я собрал о кружке Ханны Зольф, мои руки были относительно чисты.

Как выяснилось, мой «гость» просто мелкий шантажист. Он случайно меня увидел, когда мы с Рахиль и Евой выходили из кинотеатра. Его звали Карл Ганглофф, и он работал лифтером в том шикарном здании, где доктор Флекштейн, действуя по поручению абвера, практиковал психоанализ в военные годы.

Совершенно уверен – раньше я отреагировал бы на появление Ганглоффа крайне агрессивно. Флекштейн, агент и наемный убийца, немедленно начал бы продумывать, как лучше всего прикончить мерзавца, а затем без последствий избавиться от тела. Однако теперь я был Фогелем, человеком куда более хладнокровным, не склонным к вспышкам агрессии и ярости, – интеллигентный джентльмен под семьдесят с мягкими обходительными манерами и глубоким пониманием человеческой психологии.

Я пригласил его в кабинет.

– Входите, Карл. Располагайтесь. Хотите чая?

Я возился со спиртовкой и развлекал его пустой беседой; он все больше и больше нервничал. Ясно, господин шантажист рассчитывал совсем на другой прием. Он предполагал, что я съежусь от страха и по первой команде выплачу любую сумму, которую он потребует за молчание.

В конце концов Ганглофф не выдержал и резко оборвал мою болтовню:

– Герр Флекштейн, я пришел за деньгами.

Он старался говорить властно, но голос выдавал напряжение.

– О, вам нужна субсидия? – беззаботно спросил я. – Ну, как всем в наши дни, верно?

Карл обвел взглядом мой кабинет.

– Кажется, у вас-то нет никаких затруднений, – сказал он.

А вот он, он всецело зависит от родственников, детей своей сестры. Они оплатили его переезд в Америку, нашли ему работу сторожа на машиностроительном заводе, взяли к себе жить. Он добавил, что невзлюбил их – и, надо признать, это взаимно.

– Да, печально, сказал я. Однако я по-прежнему не понимаю, отчего он рассчитывает на мою помощь?

И тут Карл взорвался.

– Не смейте со мной играть! Какой вы еврей, что вы из себя корчите! Если я захочу, то все ваши пациенты, друзья, родственники, жена и дочь узнают, кто вы на самом деле!

Я посмотрел на него с любопытством.

– А кто я, по-вашему?

О, уж он-то знал ответ! Я доктор Эрнст Флекштейн. На протяжении многих лет он сталкивался со мной по несколько раз на дню. Когда я утром приезжал на работу, мы здоровались – и желали друг другу приятного вечера, когда я отправлялся домой. Среди моих пациенток было много важных дам, жен генералов и богатых господ. А потом вдруг – совершенно внезапно – я закрыл практику. Говорили, что меня отправили на Восточный фронт. Карл в это не поверил. Он слышал шепотки о том, что я шпион. И вот, пожалуйста: я здесь, в Кливленде, штат Огайо, на другом материке, – и строю из себя еврея! Какое превращение! Как хитро придумано! Но он-то, он всегда подозревал, что я себе на уме.

Я дал ему выкричаться. Когда в конце концов Ганглофф замолк, я поинтересовался, бывало ли, чтобы я обошелся с ним плохо. Он сразу признал, что я всегда вел себя дружелюбно и вежливо.

– И ваши чертовы чаевые! Вы их давали, в отличие от остальных, кто вечно задирал нос, будто чем-то лучше меня!

Я снова посмотрел на него, на этот раз с грустью.

– И, тем не менее, Карл, вы пришли требовать с меня деньги.

Он опустил голову. Ему жаль, что все так сложилось. Однако я богат, а он беден, и ему просто нужно, чтобы я поделился с ним малой частью нажитого состояния.

– То есть вы хотите взять в долг? – спросил я.

Он фыркнул.

– Ну, если вам угодно назвать это так.

Я выдвинул ящик стола, достал чековую книжку, снял колпачок с ручки. Спросил, удовлетворят ли его пятьсот долларов, и заметил, что, разумеется, он их вернет, когда сможет.

Он опять обозлился и стал угрожать мне серьезными последствиями, если я пожадничаю.

– Вы угрожаете мне, Карл? Вы правда считаете, что так чего-либо добьетесь?

– Можете называть это угрозой, – произнес он. – Мне нужен чек на пять тысяч долларов.

Я взглянул на него с жалостью. Раз так, сказал я, он не получит ни цента. И спокойно закрыл чековую книжку.

– Да, и кстати. Почему вы называете меня Флекштейном?

– Потому что вы и есть Флекштейн!

Я покачал головой. Он не унимался:

– Вы Флекштейн, мы давно знакомы!

Я снова покачал головой.

– Вы ошиблись, Карл. Я всегда был Фогелем, даже когда притворялся Флекштейном.

Он изумленно на меня уставился, и я пояснил: