Фотосинтез

Твою душу легонько сталкивают корабликом

Вдоль по вечной реке, и весь мир обретает краски

И рельеф; а ты сам навсегда лежишь почерневшим яблоком,

Поздним августом, на ступенечке

У терраски.

* * *

Построенье сюжета странно,

Цель трагически неясна:

У нас не совпадают столицы, страны,

Интересы, режимы сна.

You will have no sympathy for my grieving*,

You will have no pity of any sort –

Позвонить мне стоит пятнадцать гривен,

А ко мне приехать – так все пятьсот;

Если пить, то сейчас, если думать, то крайне редко,

Избегая счастливых, мамы и темноты.

Для чего мне все эти люди, детка,

Если ни один все равно не ты.

Если кто-то подлый внутри, ни выгнать, ни истребить,

Затаился и бдит, как маленькая лазутчица.

Ай спасибо сердцу, оно умеет вот так любить –

Да когда ж наконец

разучится.

15-16 января 2008 года.

Пока ты из щенка - в молодого волка

Пока ты из щенка – в молодого волка, от меня никакого толка.

Ты приходишь с большим уловом, а я с каким-нибудь круглым словом,

Ты богатым, а я смотрю вслед чужим регатам,

Что за берега там, под юным месяцем под рогатым.

Я уже могу без тебя как угодно долго,

Где угодно в мире, с кем угодно новым,

Даже не ощущая все это суррогатом.

Но под утро приснится, что ты приехал, мне не сказали,

И целуешь в запястье, и вниз до локтя, легко и больно

И огромно, как обрушение бастиона.

Я, понятно, проснусь с ошпаренными глазами,

От того, что сердце колотится баскетбольно,

Будто в прорезиненное покрытие стадиона.

Вот зачем я ношу браслеты во все запястье.

И не сплю часами, и все говорю часами.

Если существует на свете счастье, то это счастье

Пахнет твоими мокрыми волосами.

Если что-то важно на свете, то только твой голос важен,

И все, что не он – тупой комариный зуд:

Кому сколько дали, кого куда повезут,

Кто на казенных харчах жиреет, а кто разут, -

Без тебя изо всех моих светоносных скважин

Прет густая усталость – черная, как мазут.

***

Взрослые – это нелюбознательные когда.

Переработанная руда.

Это не я глупа-молода-горда,

Это вы

не даете себе труда.

Назидательность легкая, ну, презрительная ленца.

Это не я напыщенная овца,

Это вас ломает дочитывать

до конца.

Потому что я реагент, вызываю жжение.

Напряжение,

Легкое кожное раздражение;

Я свидетельство вашего поражения,

вашей нарастающей пустоты.

Если она говорит – а кому-то плачется,

Легче сразу крикнуть, что плагиатчица,

Чем представить, что просто живей,

чем ты.

Я-то что, я себе взрослею да перелиниваю.

Заполняю пустую головку глиняную,

И все гну свою линию,

гну свою линию,

металлическую дугу.

Я же вовсе не про хотеться да обжиматься,

Абсолютно не про кокетство, не про жеманство,

Не про самоедство, не про шаманство –

Даже видеть этого не могу.

Я занимаюсь рифмованным джиу-джитсу.

Я ношу мужские парфюмы, мужские майки, мужские джинсы,

И похоже, что никому со мной не ужиться,

Мне и так-то много себя самой.

Потому что врагам простые ребята скальды

На любом расстоянии от кости отделяют скальпы,

Так что ты себя там не распускал бы,

Чтобы мне тут сниться, хороший мой.

24 декабря 2007 года.

Старый Хью жил недалеко от того утеса

Старый Хью жил недалеко от того утеса, на

Котором маяк – как звездочка на плече.

И лицо его было словно ветрами тёсано.

И морщины на нем – как трещины в кирпиче.

«Позовите Хью! – говорил народ, - Пусть сыграет соло на

Гармошке губной и песен споет своих».

Когда Хью играл – то во рту становилось солоно,

Будто океан накрыл тебя – и притих.

На галлон было в Хью пирата, полпинты еще – индейца,

Он был мудр и нетороплив, словно крокодил.

Хью совсем не боялся смерти, а все твердили: «И не надейся.

От нее даже самый смелый не уходил».

У старого Хью был пес, его звали Джим.

Его знал каждый дворник; кормила каждая продавщица.

Хью говорил ему: «Если смерть к нам и постучится –

Мы через окно от нее сбежим».

И однажды Хью сидел на крыльце, спокоен и деловит,

Набивал себе трубку (индейцы такое любят).

И пришла к нему женщина в капюшоне, вздохнула: «Хьюберт.

У тебя ужасно усталый вид.

У меня есть Босс, Он меня и прислал сюда.

Он и Сын Его, славный малый, весь как с обложки.

Может, ты поиграешь им на губной гармошке?

Они очень радуются всегда».

Хью все понял, молчал да трубку курил свою.

Щурился, улыбался неудержимо.

«Только вот мне не с кем оставить Джима.

К вам с собакой пустят?»

- Конечно, Хью.

Дни идут, словно лисы, тайной своей тропой.

В своем сказочном направленьи непостижимом.

Хью играет на облаке, свесив ноги, в обнимку с Джимом.

Если вдруг услышишь в ночи – подпой.

6 декабря 2007 года.

Nothing left to lose

Лето ползет июлем как дрожжевым

Тестом. Лицо черно, как дорожный битум.

Не столько щемящей горечи по убитым,

Сколько тоскливой ненависти к живым.

Славно живешь, покуда не пишешь книг.

Искорка божья в сердце водичкой плещет,

Солнышком блещет, кровью из носа хлещет,

Едет по шее, льется на воротник.

Маленький Мук, глаза у тебя – пейот.

Солнечный психоделик, слоист, игольчат.

Смотришь и знаешь – этот меня прикончит.

Этот меня, скорее всего, добьет.

1 июля 2007 года.

Косте Бузину, в соседний дом