Fourth Screem

Как это ни тягостно звучит, но херем (отлучение), был едва ли не са­мым мягким выражением раввинского гнева. Юлий Гессен цитирует письмо одного из известных хасидов того времени рабби Залмана, кото­рого равви­ны потребовали "к допросу". "Мы, – писал Залман, – приравнены к злодеям и настоящим отступникам, которых убить есть дело угодное Богу и спаси­тельное для общества и для души убийцы".

Сразу признаюсь, у меня от этих слов мурашки по коже побежа­ли. До сих пор я знал, что убийство "угодное Богу", несущее спасение "душе убий­цы" – это прерогатива воинствующего ислама и, в частности, нынешних бойцов армии Аллаха. Но то, что братоубийство высочайше освящал когда-то и иудейский пастырь... Нет, нет, не может быть!.. Но было.

"Ведь если бы не страх перед государст­вен­­ной властью, – продолжает Залман, – нас живьем бы проглотили, и такое деяние вменилось бы еще в заслугу. Втихо­молку совершено уже дело неслыханное, и дана воля делать им (хасидам) жизнь несносною, лишать их средств к существованию и доконать их всевоз­можными средствами".

Напомню, что эта исступленно-фанатическая борьба проис­хо­дила в усло­виях всеобщего угнетения еврейских масс царизмом, когда по всей империи, то там, то здесь вспыхивали "кровавые процес­сы" по обвине­нию евре­ев в ритуальном использовании христианской крови. И в этой-то атмо­сфере разнузданного юдофобства и лживых наветов обе партии – и равви­ны, и все более укрепляющиеся хасиды – сами не брезгова­ли доносами правительству друг на друга.

"Приготовьтесь же к борьбе сейчас, и вы будете благословенны! – гово­рилось в циркуляре Минского кагала 1796 г. – Пусть не щадит никто ни своего брата, ни своего сына (сектанта), пусть скажет отцу и матери – я вас не знаю!.. Каждый уездный кагал должен отдавать приказания в этом смыс­ле окрестным общинам... Ослушников мы в состоянии давить и преследо­вать, так как мы, слава Богу, имеем поддержку со стороны нашего генерал-губернатора...".

А вот какое постановление раввинов было прочитано в 1797 году в один из праздничных дней в виленских синагогах: "Если на кого-нибудь будет показано, что он принадлежит к озна­ченной секте... то такой человек не только отлучается и отвергается от всех и считается чуждым всего свято­го в еврействе, но вовсе не признается сы­ном Израиля... Его вино и хлеб запрещено вкушать, он совершенно изгоня­ет­ся из нашего города, лишается здесь всякого права владения... Все это делается через тайного преследова­те­ля... Всякий из нашей общины, кото­рый пожелает взять на себя роль преследователя в означенном деле, имеет на то полное право".

Диву даешься, до чего мы были молоды тогда. В апелляции к автори­тету "нашего генерал-губернатора" явно не достает эпитета "дорогого". А упование на "тайного преследовате­ля" выражено столь прос­то­­ду­шно, что никакой омерзи­­­тельнос­тью для авторов посла­ния оно, вроде, и не пахнет. Во всяком случае, недостатка в откликах на подобное просто­ду­шие не было. Книги хасидов подвергались публичному сожжению, тайно поджигались их дома, уничтожались их вещи, а заодно и они сами.

В доносе на главу белорусских хасидов (того же Залмана) раввины выставили хасидов преступниками, опасными "не для еврейского общества, а для государ­ства". А позже, когда арестованного и допрошенного в Тайной Канцелярии Залмана освободили, он отомстил раввинам тем же. По доносу хасидов, руководители местного кагала были обвинены в хищении, в махи­на­циях с "казенными недоимками" и арестованы.

Подключение к борьбе высших царских сановников требовало боль­ших материаль­ных средств. Помимо расходов на содержание различных делега­ций, то и дело отправля­е­мых в столицу, нужно было тратить значи­тельные сум­мы на "подарки", так как доносы сопровождались, естественно, и подку­па­­ми. В этой связи, старейшины кагалов, и без того наживавшиеся на сборе налогов с населе­ния, ввели дополнительный налог, специально на борь­бу с хасидами.

Вообще говоря, к моменту появления первых хасидов, кага­лы превра­ти­лись в своеобразные вотчины раввинов, причем не только в ду­ховном пла­не, но и в социально-административном, и даже в экономичес­ком, т. к. именно раввины, несмотря на выборность своей должности, сами ведали выборами, судами, налогообложением, и без их подписей никакие "кагаль­ные постановления", по свидетель­ству Гессена, "не имели силы". Так что их схватка с молодым хасидизмом, была столь безжалостной не только по рели­гиозным мотивам, но и в связи со страхом потерять власть.