Fourth Screem

Замечание первое. Возможно, некоторые читатели найдут в этих замет­ках под­держку современной секты евреев за Христа. С этим я ничего не могу, к со­жалению, поделать, кроме того, как со всей решительностью подчеркнуть ее абсо­лютную, на мой взгляд, бесперспективность. Бесперспективность хотя бы потому, что это крайне бездар­но, уродливо и унизительно питаться пережеванным продук­том истории. Вместе с тем, методы борьбы с этими сектантами тоже не менее уродливы и нисходят подчас на уровень откровенных гонений и криминальных инсинуаций. Если их идеи и опасны для иудаизма, то не в большей мере, чем сек­тан­т­ские идеи внутри других религий. Поэтому гораздо продуктивнее забота о том, чтобы иуда­изм сделать более живым и привлекательным, чем поли­вание грязью его явных или надуманных врагов. Ведь борьба за прихожан в демократических странах – обычное явле­ние в жизнедеятельности всех современных конфессий и религиозных учреж­дений. Надо ли доказывать, что побеждает, по обыкновению, не шельмование врага различны­ми кличками, как это мы имели несчастье наблюдать у правовер­ных комму­нистов (чем не религия!), а собственная адекватность современным формам сознания и морали.

Замечание второе. Насколько мне известно, светские историки, в отличие от теологических, не нашли по сей день ни одного свидетельства, говорящего о Хри­с­те и Моисее как личностях исторических, на самом деле, существовавших. Я этим обстоятельством пренебрегаю, поскольку в сознании сотен миллионов верую­щих они живые, реально бытовавшие люди, и как таковые в течение веков обрета­лись в центре крупнейших идеологических баталий человечества. Контекст идеологии не толь­ко снимает воп­рос об их мифологической природе, но, боль­­ше того, – вы­дви­га­ет их на роль выдающихся, сверхреальных героев истории и культуры.

Иисус

Я не знаю, был ли Иисус, на самом деле, раввином (согла­с­но ев­рей­­с­кому закону, неженатый человек не мог им быть), но в том, что он был еврейским религиозным лидером, пусть поначалу самозван­ного толка, – сомне­ваться трудно. Больше того, при его жизни основную массу его поклонников составляли стопроцентные евреи. Что касается вербовки христи­ан среди народов языче­ских вер (гре­ков, римлян, египтян и других), то она, во первых, не носила при нем массо­вого характе­ра, была, в основ­ном, явле­нием спорадическим, случайным. Во вто­рых, – и это, пожа­луй, наиболее замеча­тель­но, – в процесс посвящения в христиан­ст­во языч­ника входило, прежде всего, обращение его в иудаизм, не исключавшее на первых порах и обрезание.

Видный историк Макс Даймонт, чья книга "Евреи, Бог и история" стала настольной среди евреев Америки и Израиля, утверждает, что такое положение сохранялось и гораздо позднее:

"Первые два десятилетия после смерти Иисуса, с 30 по 50 г. н.э., все христиане были одновременно и евреями... Те немногие язычники, которые присоединялись к зародившейся религии, обязаны были принять иудаизм, прежде чем быть принятыми в христианство".

Эти факты не удалось скрыть даже в текстах канонических христианс­ких писаний, созданных не ранее, чем во втором веке, и прошедших после смерти Иисуса строжайший церковный отбор на предмет замета­ние следов родства с иудаизмом. Забегая несколько вперед, скажу, что отбор этот, как и все в религиозной жизни, носил край­не алогичный характер. С одной стороны, нужен был акцент на независимость и самостоятельность нового догмата (проклятые иудеи отвергли нашего Бога!), с другой сторо­ны, в особеннос­ти, на раннем этапе, чтобы придать весу малоизвестным сектан­там, нужно было подчеркнуть значительность породившей их почвы (по христианской версии, Иисус – из колена царя Давида, как и положено быть еврейско­му священнику). Кстати, эта сторона дела, уже сама по себе, сви­де­тельству­ет о сугубо домашних целях первохристиан, а именно: улучшение (реальное или мнимое) некоторых проявлений иудаиз­ма, род­ной веры, впи­тываемой ими с молоком матери. Именно поэтому зрелое, покорив­шее Евро­пу, христианство в своих потугах отмежеваться (спря­тать­ся) от поруганного родителя напоминает мне спрятавшегося страуса, боль­шое тело которого, не заметное только для слепца, невежды или иссту­п­­ленного фанатика, так на­зы­ваемый, Ветхий Завет – по существу, евре­й­ская Библия в полном почти составе: 1) Тора или Пятикнижие Моисея, 2) книги еврейских Пророков и 3) Агио­графы: псалмы, притчи, Иов, Песнь Песней, Экклезиаст и другие.

Для ранних же христиан эти три части Библии (или Танах) – отнюдь не внешний атрибут родовито­сти, не котурны знатности и, если уж завет, то, по крайней мере, не ветхий, а каждодневная реальность трудного и сурового бытия.

В Евангелии от Матфея нареченный Давидовым сыном Иисус ни о чем другом и не помышляет. "Не думайте, – заявляет он, – что Я пришел нару­шить закон или пророков; не нарушить пришел Я, но испол­нить (5, 17). Так оно и было. Он определяет свою деятель­ность в русле иудаизма и во благо "дома Израиле­ва" исключительно. В отдельном от еврейства и иу­да­изма контексте он себя и не мыслит.