Fourth Screem

Фарисеи (миряне и священники), даже те, кто не питал особых сим­патий к ца­рю, были в восторге от столь неукоснительного исполнения тре­бо­ва­ний ритуальной чистоты. Завершение строительства ознаменовалось все­народ­ным ликованием, благодарением царя и Всевышнего. Вместе с тем, восторг захватил далеко не всех. Мне помнится (сейчас не могу сказать точно), что даже среди членов Синедриона были люди, осуждавшие эту помпезную затею царя-изувера как свидетельство духовной коррупции и неслыханного свято­татства.

Среди моих юношеских поползновений к творчеству была пьеса "Дья­волы забивают гвозди". Конечно, литературно слабая, но од­на сцена из нее мне нравится и поныне. Комната в занебесье с одним окном и старая дере­вянная разваливающаяся кровать. В ней – старенький, с белой расти­тель­ностью на лице и в длиной белой рубахе Бог. Вокруг кровати – груп­па мускулистых дьяволят с молотками в руках усердно заняты ее ремон­том. Аллегория этой сцены была для меня тогдашнего однознач­ной: преступно строить светлое будущее грязными руками (душами), ибо рано или поздно оно само обер­нется грязью и тьмой.

Костры инквизиции, беспощадное истребление ведьм, еретиков, уче­ных, малейшего инакомыслия подсказали позднее, что моя наи­вная юноше­с­кая аллегория, осуждавшая коммунизм, имеет и бо­лее ши­ро­кий смысл. Сей­час мне не известен ни один участок истории, ни в одной стране мира, где бы порок и преступление не участвовали в стро­и­тель­стве добра и Бога.

Можно согласиться, что у молодых людей древней Иудеи было гораз­до меньше исторического опыта, но допустить, что они были глупее нас, что их житейское окружение не подсказывало им тех же мыслей, вряд ли спра­вед­ливо. Еврей­­ская жизнь той поры, помимо и в дополнение к римско­му господ­ству, испытывала на себе все прелести эксплуатации и обмана со сто­ро­ны своих собственных господ и господишек. На содержание одно­го толь­ко священнического сословия приходилось отдавать не менее десятины дохо­да. Торги и сделки, против которых метал громы и молнии ново­явлен­ный пророк Иисус, возомнивший себя Мессией, действительно были типич­ны и на территории Храма, как, впрочем, был типичен и весь набор влас­то­­лю­бивых страстей, проституировавших на святых словах и понятиях.

Как это проис­хо­дило, нам, не забывшим еще свистопляску с коммуни­сти­чес­кими святы­нями, объяснять не надо. Человек, не имевший порой на хлеб, что­бы войти в Храм, должен был для принесения жертвы купить у входа хотя бы голу­бя, голубку или курицу, которые поддавались затем к столу особо свя­тых чиновников. Торговля этой малой живностью, особен­но, в дни праздни­ков, когда в Иерусалим съезжались евреи со всех концов им­пе­рии, шла до­воль­но бойко, а представление о несовместимости корысти и святости роди­лось, как извес­тно, не сегодня.

Уместно напомнить также, что, согласно Торе, в храм не допускались ни калеки, ни больные. Моисеев закон строго обязы­вал помо­гать им, но так же строго налагал на них клеймо ритуально нечис­тых.

Как видим, почва для возникновения сектантских движений, различ­но­­го рода пророков, идеалистических мечтателей и мессий была не ме­нее пло­до­творной, чем для народных восстаний, освободительных войн и даже, как это ни прискорбно сознавать, – для разбойничьих банд.

Жизнь есть жизнь, и ничто человеческое человеку не чуждо.

Ну а теперь обратимся к ессеям, которые, согласно многим историкам нового времени (А. Ф. Штраус, упомянутый выше Макс Дай­монт, исследо­ватель свитков Мертвого Моря А. Дюпон-Соммер и др.), вскормили Иису­са своими иде­ями, своим хлебом и самим своим образом жизни.

Ессеи

Сведения об ессеях дошли до нас в трудах Иосифа Флавия, александ­рийского историка-еврея Филона, евангелиста Евсевия и рим­ско­го истори­ка Плиния. У разных авторов и даже у одного и того же (Флавия, на­при­мер) они называются по-разному: еврейской философской школой, ре­лиги­озной общиной, религиозным орденом, сектой, духовным движением и т. д. Что касается содержательного аспекта их жизни, то источники отличаются лишь степенью подробностей.

В этом очерке я буду цитировать, в основном, Флавия и его коммента­торов как источник наиболее подробный и для меня, не историка, наиболее доступ­ный.

В восьмой главе "Иудейской войны" Флавий начинает с утверждения, что ессеи – это рожденные иудеи, связанные между собой духовной любо­вью и избегающие чувственных наслаждений.

"Они презирают богатство, и достойна удивления у них общность иму­щества, ибо среди них нет ни одного, который был бы богаче другого. По существующему у них правилу, каждый присоединяющийся к секте должен уступить свое состояние общине; а потому у них нигде нельзя видеть ни крайней нужды, ни блестящего богатства... Они выбирают лиц для заведо­ва­ния делами общины, и каждый без различия обязан посвятить себя слу­же­нию всех".