Фрагменты анархистской антропологии

И всё же некоторые выводы довольно очевидны. В следующий раз при планировании крупной кампании, думаю, не помешает хотя бы принять возможность того, что мы способны добиться среднесрочных целей очень быстро, и что, когда это случится, многие наши союзники покинут нас. Мы должны проводить стратегические дискуссии по делу, даже если кажется, что мы обсуждаем что-то другое. Возьмём один известный пример: споры о разрушении частной собственности после событий в Сиэтле. Думаю, большинство из них на самом деле были спорами о капитализме. Те, кто осуждал битьё окон, делали это главным образом потому, что они хотели призвать потребителей из среднего класса стать «зелёными» потребителями и объединиться с жёлтыми профсоюзами и социал-демократами за рубежом. Этот путь не приветствует прямую конфронтацию с капитализмом, и большинство из тех, кто призывал нас идти этой дорогой, в принципе не верили в то, что капитализм вообще можно разрушить. Активисты, громящие витрины, не заботились о том, что они обижали мелких богатеев, потому что не видели их в качестве потенциального союзника в революционной антикапиталистической коалиции. Фактически они пытались захватить страницы газет, чтобы высказать идею о том, что система уязвима, в надежде воодушевить на подобные действия тех, кто теоретически мог стать частью истинно революционного союза: отвергнутых подростков, угнетённых людей другой расы, обычных рабочих, недовольных профсоюзными бюрократами, бездомных, тех, кого называют преступниками, и других недовольных. Если воинственное антикапиталистическое движение и начнётся в Америке, то оно начнётся с таких людей: людей, которых не нужно убеждать, что система гнилая, нужно только дать им надежду, что они могут с этим что-то сделать. В любом случае, даже если бы антикапиталистическая революция была возможна без уличных сражений — на что мы все тайно надеемся, потому что, давайте признаем, если мы встретимся лицом к лицу с армией, то мы проиграем, — всё равно невозможно сделать антикапиталистическую революцию, безупречно уважая право на частную собственность.

Это подводит нас к интересному вопросу. Что бы случилось, если бы мы достигли не только среднесрочных, но и долгосрочных целей? На данный момент никто даже не может точно сказать, как это может произойти, потому что никто уже не верит в «революцию», каковой она была в XIX и XX веке. В конце концов, тотальный взгляд на революцию, как на отдельное событие, когда произойдёт массовое восстание или всеобщая забастовка и все стены падут, полностью основан на старой фантазии о захвате государства. Это единственный способ достижения абсолютной и полной победы, по крайней мере если мы имеем в виду целую страну или обширную территорию.

В качестве примера, задумайтесь: что бы случилось, если бы испанские анархисты на самом деле победили в 1937 году? Поразительно, как редко мы задаём себе подобные вопросы. Мы представляем, что это было бы что-то вроде Русской революции, которая началась похожим образом: старая армия бы сдалась или бежала, организовались бы рабочие советы. Но это в крупных городах. За Русской революцией последовали годы Гражданской войны, в течение которых Красная армия постепенно навязала новый государственный контроль всей территории бывшей Российской империи, хотели того местные жители или нет. Представим, что анархоополченцы в Испании разбили фашистскую армию, которая впоследствии полностью исчезла, и изгнали республиканское правительство из Барселоны и Мадрида. Это точно можно было бы считать победой по всем стандартам. Но что дальше? Они бы образовали антигосударство, существующее в границах бывшей Испании? Они бы навязали режим народных советов в каждой деревне и городке по всей территории? Как именно? Стоит помнить о том, что в Испании существовали деревни и города, даже целые регионы, где анархистов практически не было. В некоторых регионах почти всё население составляли консервативные католики и монархисты, в других (например, в Стране Басков), существовал воинственный и хорошо организованный рабочий класс, но рабочие были преимущественно социалистами или коммунистами. Даже на пике революционного запала большинство из них остались бы верны своим старым убеждениям и идеям. Если бы победоносные члены FAI попробовали их всех истребить — а это означало бы убийство миллионов людей, — или изгнать их из страны, или насильно переселить их в анархические коммуны, или сослать их в воспитательные лагеря, они бы не только стали виновниками зверств мирового масштаба, они перестали бы быть анархистами. Демократические организации просто не могут совершать зверства систематически: для этого понадобится коммунистическая или фашисткая иерархичная организация, потому что нельзя так просто заставить тысячи людей систематически убивать беззащитных женщин, детей и стариков, разрушать сообщества или изгонять семьи с земли их предков, разве что они могут сказать, что они просто исполняли приказ. Очевидно, было бы только два возможных решения.