Фрагменты анархистской антропологии

Что такое революция? Мы думали, что знаем ответ. Революцией считался захват власти силами народа с целью трансформации природы политической, социальной и экономической системы в стране, в которой она происходила, обычно в соответствии с определёнными фантастическими представлениями о новом справедливом обществе. Сегодня мы живём в мире, где в случае, когда повстанческие войска захватывают город или массовые восстания свергают диктатора, практически невозможно добиться подобных последствий. Когда глубокие общественные изменения происходят — как, например, подъём феминизма — скорее всего, они принимают совершенно иную форму. Не то чтобы революционные мечты перестали существовать. Но революционеры нашего времени редко считают, что могут осуществить их сегодня таким же образом, как французские революционеры в момент взятия Бастилии.

В такие минуты имеет смысл оглянуться назад и спросить себя: были ли революции вообще такими, какими мы их воспринимаем? Я считаю, что человек, который ответил на этот вопрос наиболее объективно, — это великий историк Иммануил Валлерстайн. Он утверждает, что в последнюю четверть тысячелетия революции заключались в первую очередь в трансформации политического коллективного разума в планетарном масштабе.

Уже во времена Французской революции, отмечает Валлерстайн, существовал единый мировой рынок и в большой степени и единая мировая политическая система, в которой главенствовали огромные колониальные империи. В итоге взятие Бастилии в Париже могло иметь последствия в Дании или даже Египте, причём такие же глубокие, как и в самой Франции, а в некоторых случаях даже более основательные. Поэтому он говорит о «мировой революции 1789 года», за которой последовала «мировая революция 1848 года», что означало, что революции начинались почти одновременно в 50 странах, от Валахии 66 до Бразилии. Ни в одном случае революционерам не удалось захватить власть, но впоследствии учреждения, вдохновлённые Французской революцией, в частности, всеобщая система начального образования, были образованы практически везде. Подобным образом, Русская революция 1917 года была мировой революцией, которая в большой степени повлияла на «Новый курс» 67 Рузвельта и европейские социальные государства так же, как и на советский коммунизм. Последняя мировая революция случилась в 1968 году, которая, подобно революции 1848 года, имела место почти везде, от Китая до Мексики, не захватила власть ни в одной стране, но тем не менее изменила всё. Это была революция против государственной бюрократии и за неразрывность личного и политического освобождения. Самое большое достояние этой революции — это, скорее всего, рождение современного феминизма.

Следовательно, революции — это явления планетарного масштаба. Но есть ещё кое-что. Чего они на самом деле достигают, так это изменения основных предположений о том, что такое политика в целом. В свете революций идеи, считавшиеся сущим фанатизмом, быстро становятся общепринятыми понятиями для дискуссии. До Французской революции идея о том, что изменения — это хорошо, что правительственная политика — это надлежащий способ управлять этими изменениями, что правительства получают власть от субъекта под названием «народ», считались утверждениями, которые можно было услышать от чудаков и демагогов, ну, или в лучшем случае от кучки свободомыслящих интеллектуалов, которые проводят время за дебатами в кафе. Спустя поколение даже самые консервативные судьи, священники и директора были вынуждены как минимум на словах признавать эти идеи. Вскоре мы достигли положения, в котором находимся сейчас: необходимо заявлять об идеях для того, чтобы кто-то хотя бы заметил, что они существуют. Они стали общепринятыми, основой политической дискуссии.

До 1968 года большинство мировых революций просто вносили практические изменения: расширенное избирательное право, всеобщее начальное образование, социальное государство. Мировая революция 1968-го, напротив, — неважно, проходила ли она в виде восстания студентов и молодых специалистов, поддержавших призыв Мао к Культурной революции в Китае, или в Беркли и Нью-Йорке, где её представлял союз студентов, «деклассированных элементов» и культурных бунтарей, или даже в Париже, где это был союз студентов и рабочих, — была бунтом против бюрократии, послушания и всего, что стесняло человеческое воображение, проектом, выступающим за радикальное изменение не только политической и экономической жизни, но и всех аспектов человеческого существования. В итоге в большинстве случаев бунтари даже не пытались захватить государственный аппарат, они подвергали сомнению само его существование.