Фрагменты анархистской антропологии

Сегодня модно считать общественные движения конца 60-х постыдным поражением. На то есть свои причины. Разумеется, это правда, что в политической сфере прямую выгоду от любых глубоких изменений в принципах политического мышления, т. е. развитии приоритета идеалов личной свободы, воображения и желаний, ненависти к бюрократии и подозрение к роли правительства, получают правые. Более того, движения 60-х создали возможность для массового возрождения доктрин свободного рынка, которые редко напоминали о себе с XIX века. Это не совпадение, что то же поколение, которые в подростковом возрасте делали Культурную революцию в Китае, в сорок лет помогали развитию капитализма. С 80-х гг. «свобода» стала обозначать «рынок», а «рынок» стал ассоциироваться с капитализмом, даже в странах вроде Китая, где тысячелетиями существовали сложные виды рынков, которые в редких случаях можно было назвать капиталистическими.

Такие ироничные примеры можно продолжать. Хотя новая идеология свободного рынка оформилась, прежде всего, как отрицание бюрократии, на самом деле она открыла путь для первой административной системы, которая распространилась во всём мире и бесконечно размножила государственную и частную бюрократию: МВФ, Всемирный банк, ВТО, торговые организации, финансовые учреждения, транснациональные корпорации, НКО. Это и есть та система, которая навязала общепринятость свободного рынка и открыла двери для финансового грабежа под бдительным покровительством американской армии. И было понятно, что первая попытка возродить глобальное революционное движение, «Движение за глобальную справедливость», которое достигло своего апогея в 1998–2003 гг., была бунтом против господства этой бюрократии планетарного масштаба.

Экономика и политика

Оглядываясь назад, тем не менее я думаю, что будущие историки сделают вывод, что наследие революции 60-х было больше, чем мы сейчас представляем, и что триумф капиталистических рынков и различных мировых администраторов и надзирателей, который казался таким эпохальным и неизменным в период распада Советского Союза в 1991 году, на самом деле был намного менее значимым.

Приведу очевидный пример. Мы часто слышим, что антивоенные протесты конца 60-х и начала 70-х гг. полностью провалились, поскольку они никоим образом не ускорили вывод американский войск из Индокитая. Но впоследствии чиновники, контролирующие внешнюю политику США, настолько опасались того, что могли столкнуться с подобным общественным недовольством и, более того, с недовольством в самой армии, которая просто разваливалась к началу 70-х годов, что они отказались вовлекать силы США в крупные наземные конфликты на протяжении почти 30 лет. Потребовалось пережить 11 сентября, нападение, которое привело к тысячам гражданских жертв на американской территории, чтобы полностью оправиться от известного «вьетнамского синдрома». И даже тогда военные чиновники принимали все возможные меры, чтобы война прошла без протестов. Велась нескончаемая пропаганда, СМИ подливали масла в огонь, эксперты приводили точные расчёты по количеству необходимых мешков для трупов (сколько жертв с американской стороны потребуется для подавления массовой оппозиции), а правила ведения боя осторожно составлялись с тем, чтобы не превысить эти расчёты.

Проблема состояла в том, что, поскольку эти правила ведения боя приводили к тому, что тысячи женщин, детей и стариков выступали пушечным мясом, чтобы минимизировать количество смертей и ранений американских солдат, сильная ненависть к оккупационным войскам в Ираке и Афганистане гарантировала, что США не сможет достичь своих военных целей. Что примечательно, казалось, что зачинщики войны знали об этом. Это было не важно. Они считали, что важнее не допустить широкого движения внутри страны, нежели на самом деле выиграть войну. Как будто американская армия в Ираке была разбита наголову призраком Эбби Хоффмана.68

Разумеется, антивоенное движение в 60-х, которое всё ещё связывает руки американским военным маркетологам в 2012 году, нельзя назвать неудачей. Но здесь встаёт интригующий вопрос: что происходит, когда создание вот такого чувства неудачи, полного отсутствия эффективности политической борьбы против системы, становится главной целью власть имущих?