Пальцы Ив не выпускают сумочку, но и не тянут за нее.
– Можно посмотреть? – спрашивает она.
Я киваю, отдавая ей сумочку. Меня снова охватывает страх, что она навсегда изгонит меня из комнаты Калеба, из их жизни, и я не успею во всем разобраться. Завеса тайны только-только начала приоткрываться. Я чувствую, Ив мне не доверяет, и боюсь, что она запретит мне сюда приходить. Тогда я не докопаюсь до истины.
Ив расстегивает сумочку, пробегается пальцами по кошельку и мобильному, сдвигает пачку с жвачкой и запасным тампоном, бряцает монетами и тюбиком блеска для губ. Наши с Калебом фотографии у меня дома, благополучно перенесены мной днем раньше. Автобусный билет лежит в заднем кармане джинсов. Если Ив и замечает упаковку презервативов, засунутую в самый низ сумочки, то ничего не говорит.
– Можно? – спрашиваю я и, не ожидая ответа, тяну сумочку к себе. Не хочу, чтобы она трогала мои вещи – мои! – но и не хочу, чтобы она запретила мне сюда возвращаться. Я словно балансирую на краю пропасти. Не знаю, как с ней себя вести. Наверное, это взаимно. Она хочет, чтобы я приходила и собирала за нее вещи Калеба, и в то же время не хочет, чтобы я находилась здесь и рылась в его вещах. Я напоминаю ей о том, с чего началась череда трагических событий: о присутствии Калеба на моем забеге, о начале конца. Ясно одно – нам слишком тесно вдвоем в этой комнате.
Ив молча позволяет мне спуститься по лестнице. Я сбегаю по ступенькам так же стремительно, как это делал Калеб. Меня трясет, воздух дрожит от напряжения. Я двигаюсь быстро, страшась, что Ив заметит очертания билета в моем кармане, что остановит меня, позовет назад.
Выскочив из дома, я стремглав бегу к машине и, лишь заведя мотор, обхватываю голову руками и делаю глубокий вдох. Прикрыв глаза, медленно выдыхаю и только тогда кладу ладони на руль. На крыльце включается свет. Когда я отъезжаю от дома, в окне сдвигается занавеска.
На кухонном столе лежит записка: «Повезли Джулиана на вокзал». Без брата и родителей дом кажется слишком большим. Из кухни можно пройти сразу и в гостиную, и в столовую, и в прихожую. Лестница в два раза больше, чем в доме у Калеба, а с балкона открывается вид на всю планировку нижнего этажа. Спальни находятся на втором этаже, в задней части дома, окна в них выходят на задний двор и каменную веранду, которой мы почти не пользуемся в холодную погоду.
Здесь везде гуляет эхо. Оставив включенным свет у входной двери, я иду в свою комнату. Дверь оставляю открытой, чтобы слышать, когда вернутся родители. Я хочу просмотреть фотографии Калеба, которые убрала в шкаф на самую дальнюю полку. Разложив их на синем покрывале постели, добавляю к ним автобусный билет. Балдахин, натянутый над кроватью, блокирует свет. Калеб, придя ко мне в первый раз, присвистнул, проведя пальцами по тончайшей белой материи. Упал на спину, заложив руки за голову, и устремил взгляд вверх.
– Пытаюсь увидеть мир глазами Джессы, – пояснил он.
Моя комната просторнее его бункера, но там, в мансарде, ощущаешь большее уединение. Калеб тогда прошелся по моей спальне, как по картинной галерее, протягивая руки к различным украшениям и шкатулке с драгоценностями, но не касаясь их. Словно мир, в котором я обитаю, неприкосновенен. Теперь на той стороне постели, где он лежал, разложены фотографии. Единственная вещь на комоде – стрекоза на лопнувшей цепочке. Не спрятанная, не повешенная на новую цепочку, а просто оставленная как есть, будто я не знаю, что с нею делать. Сейчас она мне напоминает: «Он везде теперь. Даже здесь».
Рассортировав фотографии, я беру наш снимок из Делавэра. Наклоняюсь, чтобы внимательно его разглядеть. Калеб смотрит с него на меня, сквозь объектив и время. Я включаю компьютер и, вспомнив надписи на дорожном знаке, пытаюсь найти на карте то место, где мы были. Снова рассматриваю фото – нет ли указателей расстояния, чего-то, что точно определило бы наше местонахождение. Я изучаю фотографии других людей, ходивших в поход в Делавэр-Уотер-Гэп, пытаясь найти точное соответствие с нашей.
На некоторых снимках есть схожие детали, но идентичного ракурса нет. Да и не будет другой такой фотографии: мы вдвоем на камнях, арка из водяных капель на заднем фоне, наши лица, застывшие в пространстве и времени, выражение моего лица, глядя на которое, я вспоминаю то, что чувствовала в тот момент. Внизу раздается стук в дверь. Я закрываю крышку ноутбука, собираю снимки и убираю их в верхний ящик. Смотрю в мобильный. Хейли бы перед приходом прислала сообщение. Ничего нет. Когда я спускаюсь по лестнице, звенит звонок. Он эхом разносится по дому, заставляя меня нервничать.
В прихожей горит свет, а на подъездной дорожке стоит моя машина. Я не могу сделать вид, что меня нет дома. Глянув в окно, вижу незнакомый автомобиль. В дверь снова звонят. Я смотрю в глазок. Это Терранс Билсон, бывший товарищ по команде моего брата, выпускник нашей школы, парень, одаривший меня неоднозначным взглядом на встрече у тренера.
Расслабившись, я открываю дверь.
– Он уже уехал, прости.