Фрагменты сожалений

– Они создают эмбрионов и – вот в эту деталь, знаю, особенно трудно поверить – за считанные недели взращивают их до возраста оригиналов. Как я уже сказала, из нас двоих я стала первой. Несколько дней меня выхаживали, пичкали таблетками, считывали и записывали какие-то данные, проверяли меня на пригодность. Меня даже чипировали. А потом что-то вкололи и переправили туда, где я теперь живу. Таблетки, оказывается, предназначались для того, чтобы в моей памяти не сохранилось ровным счетом никакой информации о первых днях после пробуждения в лаборатории. Более того, вспоминать мне вообще было не о чем, что, в общем-то, вполне логично. Зато я обладала всеми навыками своего оригинала, то есть так же умела ходить, разговаривать, читать, писать и прочее и прочее. Поэтому-то, проснувшись на улице, я была подобна почти что полностью пустому сосуду. И этим… людям хотелось знать, как я буду выживать и смогу ли выжить при таких вот условиях, как буду взаимодействовать с обществом, в каком направлении буду развиваться. Местные власти они оповестили, так что им сразу стало известно, что меня удочерили. Я для них была всего лишь расходным материалом, пробой пера. К тому времени, когда занялись созданием тебя, в клонировании был достигнут определенный прогресс. Однако каким-то умникам пришла в голову затея проверить, как станут взаимодействовать друг с другом клоны одного качества, притом чтобы оригиналы тесно, но не на уровне родственных связей контактировали друг с другом. Да, мама возмутилась, что ей так и сказали: одного качества! Словно вели речь о неодушевленных предметах, о товаре. И тогда создали клона одного из соседей девочки – так ты и появился на свет. И с тобой проделали все то же самое. Погладь пальцами вот здесь, вокруг макушки. – Она опустила голову и кончиком указательного пальца коснулась точки подле макушки. – У меня – здесь. Едва-едва заметная выпуклость. У тебя она должна быть где-то в том же месте. Нащупал?

– Да, я знаю, что у меня здесь какая-то выпуклость, – сказал Дима, поглаживая точку на голове. – Но я никогда не придавал ей значения.

– Это шрамик. Именно таким путем нам и вживили чипы. Конечно, сами чипы мы не сможем нащупать, они ведь внедрены в головной мозг. Но, признаться, каждый день теперь думаю о том, что лучше бы мама умолчала о чипировании. Это так странно и некомфортно – знать, что кто-то следит за всеми твоими передвижениями. Но и после того, как тебя оставили в нашем населенном пункте, ответственные за проект не сидели сложа руки, а продолжали заниматься своим делом, являя свету все больше и больше новых клонов, раз за разом внося коррективы в процесс их создания, стараясь добиться идеальных результатов. К тому времени, когда за нами с тобой прибыли, корпорация, по словам высланных агентов, уже приблизилась к желаемым результатам. А поскольку от нас получили всю необходимую информацию – в том плане, что большего получить от нас якобы не представлялось возможным, – руководством было принято решение изолировать нас от общества и стереть личности, закрыв в стенах этого здания, где отчаявшиеся люди оставляют своих неизлечимо больных родственников. Здание находится в двадцати пяти километрах от нашего городка, да еще и в какой-то глуши. Это даже не больница, здесь не лечат, Дим. Это какое-то заведение, где просто ухаживают и поддерживают здоровье до финального вздоха больного… И… я обещала показать косвенное доказательство тому, что мы с тобой лишь клоны. Вшитые в нас чипы – этого вряд ли было достаточно, ведь мы не можем их нащупать и вообще хоть как-то удостовериться в их наличии.

– Ты хочешь показать мне фотографии?

– Фотографии? Я… нет. Мама сказала, что те люди не оставили ни фотографий, ни документов, а иначе для них это могло быть чревато, мягко говоря, неприятными последствиями. Мы с тобой дефектны, и я хочу показать тебе свой дефект. Только для начала скажу, в чем выражается дефектность, чтобы… чтобы… – Она сглотнула. – В общем, мы с тобой с самого появления больны чем-то таким, что не поддается лечению, и наши заболевания прогрессируют с каждым днем, с каждым часом. А прожить нам дано в лучшем случае от двенадцати до пятнадцати лет. В лучшем случае. Смотри. – Пальцами ухватившись за низ футболки, она развернулась к юноше левым боком и одновременно приподняла ткань примерно до третьего снизу ребра, обнажив живот. – Видишь? – Девушка обвела пальцем контур огромного округлого лилового синяка с множеством красных и черных точечек по всей его поверхности.

Дима, повернувшись на бок и встав на одно колено, склонился над синяком. Тот при ближайшем рассмотрении был исполосован просвечивающими капиллярами, красные точки представляли собой маленькие сгустки крови, черные же – совсем неглубокие рубцы. Увидев, как юноша, возможно, сам того не замечая, сморщил гримасу, Марина опустила футболку.

– Болит? – спросил Дима, снова принимая сидячую позу на кровати.