Франчиска

— А я ей не даю, чтобы Стелу не учуял запаха. — Стелу был женихом старшей дочери. Карамиху отложил в сторону подушку и тщательно поправил несколько сохранившихся на голове бесцветных волосков. — Хватит, хватит разглашать семейные секреты! — вдруг воскликнул Карамиху и замахал руками, словно призывая прекратить шум, хотя шумел только он один. — Купша, ты сыт?

— Сыт, большое спасибо! — немного поколебавшись, ответил Купша, машинально смахивая со стола крошки. Потом он с признательностью и уважением посмотрел на Наталицу, сидевшую напротив него. Ленуца, средняя дочь Карамиху, принялась убирать со стола.

— Ну, тогда перекрестись, — продолжал хозяин и подмигнул Паладе, но так неискусно, что все это заметили, — и спой нам что-нибудь из своих песен.

— Оставь ты человека в покое, — вмешалась жена, — он и так сыт по горло твоими выдумками. Дай ему передохнуть.

— Ничего не знаю! — воскликнул Карамиху. — Ничего не знаю, пусть поет. А потом споет и Ленуца «Я тоскую, я тоскую» и «Узкой тропкой средь могил». Купша, спой нам ту, которую я тебе напел тогда. — И Карамиху взял несколько нот, многозначительно поглядывая на Купшу, ожидая, что тот вспомнит и запоет. Но Купша хмуро смотрел ему в глаза и молчал: он не мог припомнить той песни, и вообще у него не было никакого желания петь.

— А он ее не знает! — вдруг вмешалась младшая дочка, разговаривавшая до сих пор только с Паладе, который сидел рядом с ней. Наталица между тем встала и снова взяла на колени Аурела. Ласково удерживая ручонки сына, которые тянулись к различным предметам, лежавшим на столе, она увещевала мужа:

— Оставь ты его в покое. Он потом споет. И чего вы так торопитесь…

— Ничего, ничего! — закричал Карамиху и замахал рукой, словно хотел остановить скорый поезд. Купша, сбитый с толку запущенным на полную мощность приемником, криками хозяина, беспорядочным разговором, который вели собравшиеся за столом, и тем требованием, которое вдруг предъявили ему, медленно повернул голову к Карамиху. Он, чувствовавший себя в течение многих лет одиноким, не привык к подобным вещам. Но Карамиху так настойчиво продолжал требовать, чтобы Купша спел, что даже Наталица перестала защищать Купшу, продолжая смотреть на него своими огромными глазами. В конце концов даже очень серьезная, несмотря на свои шестнадцать лет, Ленуца, хозяйничавшая за столом и сновавшая между кухней и комнатой, заявила своим бархатным, но строгим голосом, что и она с удовольствием послушала бы трансильванскую песню.

Купше налили до краев стакан вина и не сводили с него глаз, пока он не выпил его до дна. После этого отступать было некуда, нужно было петь. И Купша действительно запел. Весь напрягшийся и злой, он пел тонким, порой срывающимся голосом песню, у которой, как казалось, не было ни конца ни начала:

Тебя черный паровоз…
Через сколько гор провез
Эй! Гьоргицэ, вот вопрос.

Единственная музыкальная фраза все время повторялась без всяких вариаций, придавая особую монотонность песне, которая, казалось, все шла и шла по кругу.

Когда Купша кончил, ему снова налили полный стакан, который он выпил с тем же хмурым и напряженным выражением лица, с каким пел песню. Но, к своему удивлению, он вдруг почувствовал радость оттого, что спел, и если бы его попросили снова, то он пел бы и еще. Хотя он и сидел по-прежнему, насупившись, бросая на остальных лишь короткие взгляды исподтишка, но в душе он ощущал какую-то теплоту, удовлетворение и расслабленность, словно лежал где-нибудь, растянувшись на траве, у подножия холма, засаженного виноградником, и до него откуда-то издалека доносился звон церковного колокола, тот звон, который можно услышать во время сбора винограда только в его родных местах.

Потом попросили спеть и Ленуцу, которая не заставила себя долго ждать и тут же, стоя около стола, спела несколько известных песен. Остальные принимались ей подпевать, растягивая некоторые фразы, или, как это делал Карамиху, пытаясь аккомпанировать на губах или выбивать ритм по столу, из-за чего Ленуце приходилось под общий хохот умолкать и оставлять в одиночестве главу семьи, упорно продолжавшего тянуть мелодию своим фальшивым голосом.