Франчиска

— Ну вот, теперь и за обед, прошу всех за стол! — произнес, почти прокричал Карамиху своим тоненьким голоском, когда Лиана ушла. — Каждый ест, сколько хочет. У нас никогда и никого не насилуют. Бери сразу все, что надо, — добавил он и засмеялся, первым усаживаясь за стол.

Наталица покраснела и с преувеличенной любезностью пригласила Купшу занять место. Купша, усевшись, не сводил глаз с жены Карамиху, поразившей его своим обаянием. Паладе сел рядом с девушками и взял на колени Аурела-младшего, как называл его отец, но тот так испугался огромного дядю Гицэ, что мать, все время поглядывавшая на сына, быстро взяла его на руки. Карамиху, такой маленький, что его голова едва возвышалась над столом, председательствовал за обедом. Он смеялся, без умолку говорил, невпопад размахивая руками, а жена и дочери ухаживали за ним, словно за капризным ребенком.

Наталица говорила очень мало. Она держала Аурела на руках и с робкой деликатной улыбкой, словно сама была гостьей, смотрела на сидевших за столом. Хозяйничали больше дочери, особенно средняя, Ленуца, красивая и статная, как греческая богиня, но такая серьезная, что за весь вечер даже не улыбнулась.

Посредине обеда Карамиху вдруг вскочил, словно забыл что-то важное, и включил приемник, стоявший на шкафу. Чтобы дотянуться до включателя, ему пришлось приподняться на цыпочках. Он нашел радиостанцию, передававшую сербскую и греческую народную музыку, пустил приемник на полную мощность и вернулся за стол, продолжая разговаривать, смеяться и размахивать руками.

В первую минуту Купша был поражен его суматошливостью и внимательно поглядывал на всех, ожидая, что кто-нибудь встанет и одернет Карамиху, но, поскольку никто, как он заметил, не видел в этом ничего особенного, Купша хмуро уткнулся носом в тарелку, однако вскоре почувствовал себя так уютно, будто он сидел за столом среди этого семейства с незапамятных времен.

Карамиху с набитым ртом рассказывал один случай, происшедший несколько дней назад, когда он «поставил на место начальника участка, сопляка, из тех, кто пришпиливает булавкой носовой платок к карману». Все дружно и незлобно смеялись над начальником участка.

«Кроме всего, он еще и хвастун! — подумал Купша и тоже засмеялся, но не над тем, что рассказывал Карамиху, а оттого, что по всему его телу пробежала какая-то теплая волна и он почувствовал себя как дома. Он действительно был доволен: он сидел в чистой квартире, ел вкусную пищу, пил вино, говорил все, что ему придет в голову. Перед ним, словно икона, была жена Карамиху с ребенком на руках, которая всякий раз улыбалась, когда Купша бросал на нее удивленные и робкие взгляды. Порой Купша вздрагивал и подозрительно оглядывался вокруг, не разыгрывает ли с ним какая-то невидимая и всемогущая сила злой шутки.

Карамиху откупорил третью бутылку и, несмотря на протест Наталицы, заставил Аурела-младшего выпить почти полстакана вина.

— Пусть пьет, — проговорил он тонким голосом, — пусть будет таким, как отец! Не люблю, когда сидят за столом и подозрительно косятся на меня.

— Как это может он смотреть на тебя подозрительно? — тихим ласковым голосом, почти шепотом спросила Наталица, и все засмеялись.

— Гицэ! — обратился Карамиху к Паладе, который поднял слегка покрасневшее лицо. — Ты не учи своих детей пить! Пусть они узнают, что такое вино, когда будет уже поздно…

— Я им не даю, — отозвался мастер, не отрывая глаз от стола, — я им не даю, боюсь, как бы самому не привыкнуть…

— К чему? К чему? — прерывая Паладе, почти закричал Карамиху, сидевший во главе стола.

— К водке, — стыдливо, словно девушка, произнес Паладе.

У Купши вырвался громкий короткий смех, но он тут же замолчал, заметив, что все с удивлением обернулись к нему, потому что до сих пор он больше ел, молчал и поглядывал по сторонам.

— А у меня в доме, — заговорил Карамиху после короткой паузы, во время которой прислушивался к звучавшему по радио хору, исполнявшему, какую-то печальную и бесконечную песню, — а у меня все пьют, и жена, которая смотрит на вас как божья матерь, когда останется со мной наедине, так пьет дрожжевую водку, что на стуле усидеть не может.

— Помолчал бы, Тику! Ну что они подумают! — запротестовала Наталица, слегка улыбаясь. Паладе, который казался таким смущенным, когда речь шла о нем, теперь засмеялся первым, и его приятный смех, столь не соответствующий долговязой, нескладной фигуре, разнесся по всей комнате.

— Только Лиане я не разрешаю, — продолжал Карамиху, закидывая ногу на подлокотник и делая быстрые затяжки, как школяр, — хотя она меня и упрашивает каждый день разрешить ей ради бога хотя бы только пригубить…

— Да замолчи ты, замолчи! — прервала его жена. Она беззвучно засмеялась, спустила с рук Аурела-младшего, который заковылял вдоль шкафа, потом взяла подушку и запустила ею в голову мужа.