Франчиска

Оба гостя уже собрались уходить, когда пришла Лиана со своим женихом Стелу, невысоким блондином с очень живыми глазами, которого Карамиху тут же отправил за вином. Снова включили радио, которое было выключено, как только Купша решился запеть. На этот раз передавали румынскую народную музыку. Карамиху вскочил и пустился в пляс. Плясать он тоже не умел, а только прыгал в разные стороны, размахивая руками и прищелкивая пальцами. Он вошел в такой раж, что не удержался на ногах. Встав, и выпрямившись, он окинул всех взглядом и улыбнулся до ушей над самим собой. Потом снова пустился в пляс, выкрикивая какие-то слова. Это был невиданный танец-импровизация, и исполнялся он с таким пылом, что все попадали со смеху. Даже Аурел-младший, привлеченный необычным топотом отцовских ног, стал рваться к нему и кричать. Купшу удивляло и то, как все смеялись над Карамиху, и то, как он прыгал с раскрасневшимся потным лицом. Наконец он угомонился и захохотал вместе со всеми.

Шум и хохот стоял такой, что обеспокоенный сосед постучал в дверь, чтобы посмотреть, что же происходит.

Снова все уселись за стол. Купша и Паладе в третий раз должны были отказаться от мысли, что пора уже уходить. Сидя за столом, Купша заметил, что никто не пьян, хотя было выпито пять бутылок, и меньше всего захмелел сам хозяин, посматривавший на него время от времени своими маленькими, блестящими и пронзительными глазками.

— Ну как, тебе нравится у нас, Купша? — спрашивал он его и добавлял: — У нас, в старом королевстве?

И каждый раз эта фраза вызывала бурный смех у присутствующих, хотя Купша никак не мог понять, почему. В этот вечер Купша впервые за долгое-долгое время очутился среди шумливых, непринужденных и веселых людей. Купше уже не казалось, что Карамиху какой-то смешной оригинал, достойный сожаления. Все собравшиеся вели себя так же, как и он, стремились подражать ему и вовсе не стыдились этого. Наоборот, казалось, им доставляет удовольствие походить на этого маленького человечка, по-детски непосредственного и разговорчивого, никогда не занятого своей собственной персоной. Только обращаясь к Стелу, своему будущему зятю, Карамиху становился иногда серьезным, задумчиво слушал его или подавал короткие, отрывистые реплики. Но это случалось очень редко, и до самого позднего вечера в доме гремело радио, слышался пронзительный голос Карамиху, раздавался его смех. Казалось, Карамиху был капитаном маленького суденышка, такого крохотного, что оно еле вмещало семейный экипаж, но он с полной серьезностью играл роль капитана, отдавая приказания направо и налево. Все посмеивались над ним и хохотали вместе с ним, позволяя ему командовать, и за всем этим шумом и суетой ощущались прочные узы, соединяющие этих людей.

Шагая по улице рядом с молчаливым Паладе, Купша не переставал удивляться семье сварщика, тому, как развлекались эти люди и с какой необычайной щедростью тратили свою энергию. Вдруг он осознал, что Карамиху обладал какой-то властью, по крайней мере в семье, среди своих, но властью, которая проявляет себя совсем по-другому, не так, как обычно проявляет себя власть, в чем приходилось убеждаться Купше самому и слышать об этом. Среди близких людей Карамиху пользовался авторитетом, он как бы осуществлял органическую связь между всеми ними, но Купша не мог объяснить, в чем состоит его власть и почему она такая прочная. Он чувствовал все это инстинктивно, как единение внутри муравейника, как неопределенное, но весьма раздражающее ощущение жажды. Он никак не сопоставлял манеру поведения Карамиху на заводе и дома, хотя она была одинаковой, но почти физически ощущал, что сварщик вовсе не казался дома смешным человечком, на которого можно было не обращать никакого внимания. Нет, он что-то представлял собой, но что именно — это для Купши было необъяснимо, да он и не ломал над этим голову. Он только недоумевал и в конце концов стал повторять про себя, пожимая плечами: «Ну и ну, все они такие же сумасшедшие, как и он! У всех малость в голове чего-то не хватает!»

Но этот вывод никак не удовлетворял его. Купша продолжал идти вместе с Паладе по широким сухим улицам, еще полным народу, и вроде бы и не думал о том, что видел сегодня вечером, однако все время ощущал какую-то стесненность, и это было связано с Карамиху, характер которого он никак не мог уяснить для себя. В конце концов у Купши застучало в висках и весь он покрылся потом — настолько беспомощным он ощутил себя перед этим неожиданно возникшим барьером, который не могли ему помочь преодолеть ни его опыт, ни прожитая жизнь.

«Какие-то сумасшедшие люди! Сумасшедшие люди!» — повторял он про себя, размахивая руками и беззвучно шевеля губами. Но ни понять целиком, ни выбросить окончательно из головы все виденное он не мог.

Купша медленно шел вдоль трамвайной линии, возвращаясь в свой барак. Перед его глазами возникало лицо Карамиху, словно улыбаясь и поддразнивая: «А ну-ка, взгляни на меня! А ну, поймай, если можешь! Поймай меня, поймай!»