Франчиска

Еще один случай.

В то же время, в первые месяцы моего пребывания в гимназии, у меня появилась подруга. Она была дочерью банковского служащего, начальника отделения или что-то в этом роде, во всяком случае мы обе хотя и смутно, но достаточно отчетливо ощущали, что принадлежим к одной среде. (Видишь ли, я только сейчас отдаю себе отчет, что ощущение той среды, к которой я принадлежала, то есть ощущение классовой разграниченности, появилось у меня раньше, чем какие-либо убеждения и мысли, и сопутствовало всем более четким и наивным чувствам моего детства.) Первую мою подружку звали Марилена. Это была маленькая, кругленькая, необычайно живая девочка, «концентрическая окружность», как я, втайне досадуя, называла ее про себя. Веселость была свойством ее характера и проявлялась без каких-либо внешних поводов. Что бы ни случалось с ней, она всегда была в хорошем настроении. В ней было что-то заразительное, добродетельное и в то же время очищающее. Она напоминала статуэтку в стиле рококо, символизирующую смех. Особым умом она не отличалась, мысли у нее были самые банальные, в учебе она была полнейшей посредственностью, но вот смех, ее смех звучал с необыкновенной оригинальностью и силой. Я, как тебе известно, человек по натуре холодный и в то же время экзальтированный. Я схожусь трудно, но зато отдаюсь дружбе полностью. Так было и на этот раз: мы стали неразлучными. Как это случается в пору юности, мы взаимно любили друг друга вовсе не за все те достоинства, которые и делают нас людьми, поскольку и эти достоинства и даже наши характеры вырисовывались еще весьма смутно, — мы любили друг друга за определенные качества, которые открывали друг в друге или просто приписывали друг другу, как, впрочем, это делает большинство детей. Мальчишки, например, становятся друзьями потому, что один из них, скажем, хорошо играет в футбол, а другой обладает прекрасной коллекцией марок. Так и мы подружились с Мариленой, она из-за того, что я была первой в классе по математике, а я потому, что она умела заразительно смеяться. Я не шучу, она действительно испытывала ужас перед математикой и уважала меня именно за то, что я была такой равнодушной, такой бесстрастной к враждебному и сложному «богу математики», который подчинялся мне с такой необычайной покорностью. Она открыла и возвеличила во мне это качество, сделав из него объект подлинного поклонения, я же в свою очередь открыла в ней веселость и тоже подняла ее до уровня культа. Таким образом мы друг для друга стали алтарями. И даже теперь абстрактное понятие «смех» я представляю себе как живое воплощение Марилены тех времен. В отроческие годы дружба формирует твою будущую личность, знаменует начало твоей свободы. Между одеревенелыми и душными часами, проводимыми в школе и дома, тяжелыми, монотонными, гнетущими, дружба с Мариленой была для меня убежищем, где я могла укрыться и почувствовать себя свободной. Не знаю, ощущала ли и она нечто подобное, но для меня Марилена стала означать «свободную зону», реальное преддверие угадываемого и гигантского континента, открытую мною территорию с прозрачным, бодрым и свежим, словно мои самые чистые помыслы, воздухом. Все, что в то время я открыла как благородное и гуманное, все это я тщательно отделяла от зла, тьмы, лжи и располагала в этом убежище. Со временем я собрала здесь целую сокровищницу, воздвигла нечто вроде белой высокой колокольни, с которой разносился особый звон. И этим звоном был смех Марилены. Наша дружба, такая многозначительная, как понимала ее я, сделала меня гордой, почти заносчивой, восторженно-надменной.