Франкенштейн

Как странно, подумал я, – одна и та же вещь может и ласково согревать, и причинять невыносимую боль!

Я стал разглядывать кострище и обнаружил в нем наполовину сгоревшие остатки валежника. Я мигом наломал веток, но они были сырыми и не желали загораться. Я огорчился и долго сидел, продолжая наблюдать за огнем. Тем временем ветки, лежавшие на углях, подсохли и вспыхнули. Поразмыслив, я понял, в чем тут дело, и принялся собирать про запас дрова, чтобы высушить их и всегда иметь под рукой тепло.

Но едва стемнело и меня стало клонить в сон, я страшно испугался, что мой костер погаснет, если я усну. Я бережно укрыл его сухими сучьями и листьями, а сверху навалил целую груду сырых веток; и только после этого расстелил свой плащ и улегся рядом. То была первая ночь, которую я провел в тепле.

Утром я разрыл пепел, и легкий ветер быстро раздул пламя. Я запомнил, почему это произошло, и смастерил опахало из веток, чтобы раздувать угли. А когда снова наступила ночь, я сообразил, что костер дает не только тепло, но и свет и что огонь можно использовать для приготовления пищи: брошенные бродягами объедки оказались гораздо лучше на вкус, чем ягоды, и намного сытнее. Я попробовал воспользоваться этим способом и положил то, что у меня было, на тлеющие угли. Ягоды просто сгорели, зато орехи, желуди и коренья стали вкуснее.

Однако добывать пропитание с каждым днем становилось все труднее; порой я тратил целый день на то, чтобы утолить грызущий мои внутренности голод. К тому же становилось все холоднее, иногда с неба начинало сыпаться холодное и влажное белое вещество. Поэтому я решил перебраться туда, где было бы легче разжиться съестным. Одно меня печалило: как быть с огнем, который я обнаружил случайно и понятия не имел, как развести самому. Я размышлял над этим много часов, но так ничего и не решил.

В конце концов я плотнее закутался в плащ и зашагал по лесу на запад – в ту сторону, где каждый вечер заходило солнце. Так я шел три дня, пока не оказался на безлесной равнине. Накануне выпало немало снега, и поля стали совершенно белыми; это зрелище навеяло на меня грусть, а мои босые ноги тем временем зябли все сильнее.

Было около семи часов утра, и я остро нуждался в пище и крыше над головой. И тут я заметил на холме хижину, вероятно пастушью. Ничего подобного я еще не видел, и любопытство заставило меня приблизиться к ней. Дверь оказалась незапертой, и я переступил порог. У огня сидел старик и готовил себе еду. Он обернулся на звук открываемой двери, но, увидев меня, истошно закричал, выскочил наружу и бросился бежать с невероятной быстротой. Его бегство удивило меня, но хижина привела в восторг: сюда не могли проникнуть ни дождь, ни снег; пол был сухой, а в очаге пылал огонь. Словом, она показалась мне невиданно роскошным дворцом.

Я в считаные мгновенья расправился с остатками утреннего завтрака пастуха, состоявшего из хлеба, сыра, молока и вина, хотя вино мне не понравилось. Затем, отяжелев от еды, я прилег на кучу соломы и мгновенно уснул.

Проснулся я около полудня; солнце вышло из-за низких облаков, и снег засверкал в его лучах, радуя глаз. Я решил продолжить свой путь, хотя и не имел определенной цели. Сложив в холщовую сумку, которую обнаружил в хижине, остатки провизии, я несколько часов подряд шагал по полям, пока не оказался в какой-то деревушке.

Это небольшое селение показалось мне настоящим чудом. Я восхищался бедными хижинами и более богатыми домами, а молоко и сыр, которые я видел сквозь окна некоторых домов, заставили меня вспомнить о желудке. Я выбрал один из домов, который показался мне особенно красивым, и вошел; но не успел я сделать и двух шагов, как находившиеся там дети закричали, а одна из женщин упала в обморок.

Вскоре всполошилась вся деревня. Некоторые из жителей пустились наутек, а те, что оказались посмелее, принялись швырять в меня камнями и кольями. Причем довольно метко: я получил несколько ссадин и ушибов и вынужден был бежать и укрыться в крохотном заброшенном сарае за околицей, который не шел ни в какое сравнение с деревенскими домами. Постройка эта примыкала к небольшому чистенькому домику, но после того, что произошло со мной в деревне, я не решился туда войти. Мое дощатое убежище было таким крохотным, а потолок в нем настолько низким, что я с трудом мог поместиться в нем сидя. Пол здесь был не дощатый, а земляной; и ветер задувал в многочисленные щели. Тут я и остался, так как ни на что лучшее рассчитывать не мог.

Как только рассвело, я выбрался из убежища, чтобы осмотреться и выяснить, насколько опасно для меня тут оставаться. Постройка находилась у задней стены дома; к ней примыкал хлев для свиней и небольшой водоем, наполненный чистой водой. В дальней стене имелось отверстие – через него я и проник внутрь. Но теперь, чтобы меня не обнаружили, я заложил его камнями и досками так, чтобы их можно было быстро отодвинуть и выйти. Свет проникал ко мне только из свиного хлева, но и этого мне хватало.