Франклин Делано Рузвельт

Безусловно, одним из мотивов Рузвельта, заставившим его принять решение идти на третьи президентские выборы, была его уверенность в том, что именно он, как никто из кандидатов, сможет оказать помощь Европе в ее усилиях противостоять нацизму. Однако как только Рузвельт окунулся в предвыборную борьбу дома, он, временно, но безоговорочно, отодвинул европейские проблемы на второй план, и полностью посвятил себя единственной цели — одержать победу на выборах. Было еще одно осложнение. По крайней мере, до начала июля 1940 года Рузвельт не был целиком и полностью уверен в желании и способности Великобритании бороться в одиночку. Так же как он не верил в Черчилля по прошествии нескольких недель с момента избрания последнего на пост премьер — министра в 1940 году. ФДР полагал, что Черчилль лучше, чем Чемберлен, но не более того. Фактически Рузвельт просил Черчилля писать ему напрямую после его возвращения в Адмиралтейство в сентябре 1939 года, что в итоге превратилось в переписку между «военным моряком и бывшим военным моряком». За это время они обменялись в общей сложности десятью письмами. Несмотря на это, Рузвельт, по — видимому, не смог целиком преодолеть определенное пренебрежение Черчилля к своей особе, когда в бытность свою заместителем военно — морского министра Франклин познакомился с будущим премьер — министром в Лондоне в 1919 году.

Следующим толчком послужил недавний доклад Самнера Уэллса, заместителя государственного секретаря Корделла Халла, которого Рузвельт посылал в турне по Европе в период с февраля по март 1940 года с тем, чтобы проверить, насколько его тезис о том, что «дела в Европе идут все хуже» оправдает его решение баллотироваться на третий срок. Уэллс был умным человеком, настолько тонким и изощренным политиком, насколько был груб и прямолинеен Халл. Тем не менее, его миссия, по крайней мере с точки зрения Великобритании, была настолько неудачной, насколько это можно себе представить. Она полностью отличалась в худшую сторону от той, которую предпринял Гарри Гопкинс спустя один год.

Уэллс посетил Париж, Берлин, Рим и Лондон. Он остался под впечатлением от Гитлера, частично по не имеющей отношения к делу причине, — тот говорил на чистом простом немецком языке, и Уэллс смог понять каждое слово (Де Голль, с некоторыми поправками, по его оценкам, должен был стоять ничуть не ниже). Еще сильнее Уэллса поразил Муссолини. Европейский государственный муж, который произвел наиболее неприятное впечатление на Уэллса, был Черчилль. Уэллс увидел в нем человека, насквозь пропитанного виски, потворствующего своим желаниям (он сообщает о двадцатичетырехдюймовой сигаре, хотя, на деле, сигара Черчилля был вполовину меньше, более того, он ее чаще всего просто жевал, а не курил), и невыносимо болтливого. Его рапорт, несомненно, в какой-то степени повлиял на Рузвельта, который в апреле произнес одну из своих наиболее сентенциозных речей и для англичанина того периода имела невыносимо снисходительные замечания: «Я прихожу в бешенство, — говорил ФДР Моргентау, — думая о том, где был британский флот, когда немцы входили в Берген и Осло. Это просто возмутительно!» Возможно, это так. Конечно, Британия провела Норвежскую кампанию не наилучшим образом. Как ни странно, но вследствие такого неграмотного управления история преподнесла наиболее великодушный подарок — Черчилля. Последний был ответственным министром, в мгновение ока получившим наивысший пост в стране, о котором год или два назад не смел и мечтать. Но Рузвельт, по — прежнему сохранявший нейтралитет в действиях, если не в мыслях, был не тем человеком, который имел право говорить такое.

Уважение Рузвельта к Черчиллю многократно возросло, когда после разгрома Франции премьер — министр Великобритании, вероятно от природы, наибольший франкофил из всех британских премьеров двадцатого столетия (возможно, за исключением Энтони Идена), вступил в жестокий бой с превосходящим по силе французским флотом в трех точках прибрежной зоны Северной Африки в начале июля. Парадокс заключается в том, что это событие возымело такой же эффект на американского либерального президента, как и на правых «заднескамеечников» [68] от партии тори в Палате общин, которые были ярыми сторонниками Чемберлена. И впервые, после того как Черчилль разгромил несколько французских кораблей близ порта Оран, Рузвельт понял, что он готов взяться за дело решительно.