Франклин Рузвельт

Впечатлительная женщина, которая посвятила всю жизнь своему кумиру, обожала его и гордилась близостью к тому, кто ведет за собой нацию (она часто с гордостью рассказывала, например, что во время автомобильных поездок занимает место рядом с шефом), почему-то почувствовала уколы ревности. У нее возникло это мучительное чувство, когда иммигрировавшая в США норвежская принцесса Марта была приглашена жить в Белом доме и стала выполнять некоторые поручения Рузвельта. Мисси подумала, что Марта может оказаться на ее месте и в качестве секретаря, и как друг и собеседник, и даже как любовница. Многие из тех, кто был вхож в Белый дом, полагали, что ее опасения были напрасными, но скорее всего именно связанный с ними стресс привел к внезапному инсульту.

Мисси была помещена в военно-морской госпиталь, затем ее лечили в Уорм-Спрингс. Франклин несколько раз посещал бывшую соратницу, пытался развлечь и успокоить, однако, будучи занят государственными делами, вскоре почти позабыл о судьбе Мисси, хотя исправно оплачивал все ее медицинские счета^{523}. Такова уж была натура Рузвельта — он был человеком дела, жил напряженной жизнью нынешнего и завтрашнего дня всей страны, ему было не до сантиментов, не до чувств одинокой несчастной женщины.

Помощники президента отмечали его отстраненность от близких людей, усиливавшуюся с годами пребывания на высшем государственном посту. Г. Икес с горечью писал: «Несмотря на то, что он, как всегда, был приятен и дружественно настроен, он был внутренне холоден, как лед… Мисси, находившаяся в отчаянной ситуации уже несколько недель, для него потеряна»^{524}.

Последние годы жизни Мисси, ставшая глубоким инвалидом, провела в доме своей сестры и скончалась в июле 1944 года. Ее память почтила на похоронах Элеонора Рузвельт, но президент, занятый государственными делами, не выкроил время, чтобы сказать ей последнее слово. Когда вскрыли завещание Мисси, оказалось, что она оставила мебель в своей комнате в Белом доме второму личному секретарю президента Грейс Тулли^{525}. Другого имущества у нее не было…

Можно ли осуждать Рузвельта за его поведение в этом и некоторых других подобных случаях? Вероятно. Но при этом следует помнить об огромной нагрузке, которая выкачивала не только умственные, но и душевные силы, лишала государственного деятеля простых человеческих эмоций. За пост главы великой державы приходилось платить высокую, хотя и малозаметную для посторонних глаз цену.

Вступление в союз с СССР. Атлантическая хартия

Была глубокая ночь на воскресенье 22 июня (разница во времени между Москвой и Вашингтоном составляет восемь часов), когда в США из речи В. М. Молотова по радио узнали о нападении Германии на СССР. Президент, получив утром это сообщение, попросил оставить его одного и несколько часов размышлял о том, как следует себя повести.

В предыдущие два года ни одной «беседой у камина», ни одним заявлением на пресс-конференции или другим выступлением Рузвельт не откликнулся на действия СССР на начальном этапе Второй мировой войны. Он был очень осторожен в оценке подписанного 23 августа 1939 года советско-германского договора о ненападении и тех действий СССР, которые, по существу, означали его участие в разделе Восточной Европы.

Хотя американский президент, как и все в мире, за исключением самих участников, не знал о дополнительном секретном протоколе к этому договору, посвященном разделу сфер господства, он понимал, что нечто подобное обязательно должно существовать. Но об этом в обращениях к американцам не говорилось ни слова, как и об изгнании СССР из Лиги Наций в связи с советской агрессией против Финляндии, начавшейся 30 ноября 1939 года, — благо США членом этой организации не являлись. С одной стороны, президент не исключал такого поворота событий, который привел бы к новой расстановке мировых сил, союзу или, по крайней мере, совместным действиям с СССР. С другой стороны, он был крайне осторожен в транслировании на всю страну своих мыслей по этому вопросу ввиду весьма негативного отношения к сталинской диктатуре у подавляющего большинства населения.

Собственно говоря, нападение Германии на СССР не явилось для американского президента полной неожиданностью. Посол в Москве Лоуренс Стейнгард докладывал, что Германия намерена вторгнуться на советскую территорию и быстро захватить наиболее плодородные районы^{526}. Аналогичная информация поступала по каналу «Мэджик» — это было зашифрованное название японского секретного кода, который удалось раскрыть американским спецслужбам. В числе сведений, извлеченных дешифровочными машинами, было изложение беседы второго лица в нацистской Германии Германа Геринга с японским послом Осимой, в которой говорилось даже о числе дивизий, концентрируемых для атаки, и типах самолетов^{527}.