Франкогаллия

Поскольку верховной была власть совета, то короли из рода Капетингов стремились ее приуменьшить и постепенно покончить с ним, заменив этот совет определенным количеством назначенных ими судей. А потом к ним и перешло царственное имя парламента, и оно, как и судебная власть, была передана этим судьям. Постепенно они достигли великого могущества и им были даны большие привилегии. Прежде всего, они постановили, чтобы, во-первых, ни один королевский закон или указ не мог быть введен до тех пор, пока эти советники не утверждали и не давали им свое одобрение, во-вторых, ни одно должностное лицо по всей Франции (будь-то гражданские чиновники или даже военные) не могло вступить в свою должность прежде, чем, этот человек не появился перед сборищем судей и не принес клятву соблюдать законы; в-третьих, не имелось права апелляции относительно их решений, и их постановления были окончательными и обжалованию не подлежали. Коннан утверждал в своем трактате: «когда суд вершит правосудие, он — государь и не склоняется ни перед кем, кроме как перед самим королем»¹⁴. Однако в этом рассуждении Коннан позабыл о канцлере, которому этот государь-судебная палата уступает в превосходстве, так как (как отмечал Бюде), канцлер — глава всех должностных лиц. В конце концов, все права власти, господство и могущество, которые, как мы уже показали выше, принадлежали общественному совету и парламенту сословий на протяжении стольких лет, были узурпированы этим поддельным сенатом, и даже короли оказались в их числе, по крайней мере те, которых они сочли, что они не будет препятствовать их решениям. А тогда этот орган был назван судом парламента, что находит подтверждение в английской книге, озаглавленной «Ученые комментарии»¹⁵. В пятьдесят второй главе там отмечено: «конечно же, во французском королевстве существует обращение к верховному суду, который там называется судом парламента, но процесс там может разрешиться более чем через тридцать лет. Мне лично был известен казус, который продолжался уже десять лет и вполне возможно, что его решение потребует не менее еще десяти лет». Чуть раньше, в сорок восьмой главе автор записал: «во Франции также все адвокаты в суде парламента обязаны излагать дело на французском языке»¹⁶

Здесь мы приостановимся и поразмышляем о происхождении и корнях, и средствах, благодаря которым парламент смог достичь такого высочайшего положения. Прежде всего, в Париже был воздвигнут царственный дворец правосудия, великолепнейшее по размерам и роскоши здание, сооруженное, как утверждают многие [историки], по повелению короля Людовика, носившего прозвище, означавшее на нашем старом языке «Сварливый» (прозвище вполне соответствует тому, кто первый возвел это сооружение тяжб и раздоров). Другие же придерживаются того мнения [в своих книгах], что оно было завершено около 1314 года по приказу короля Филиппа Красивого, благодаря усилиям и усердию Ангеррана де Мариньи, графа де Лонгвиль¹⁷, который спустя несколько лет и сам был повешен на парижской виселице за растрату королевской казны. Кто бы ни был за это в ответе, мы можем утверждать, что именно короли Франкогаллии позаботились о том, чтобы оставить в наследство потомкам искусство ведения тяжб, подобно тому, как древние египетские цари (как нам рассказывают историки) — о том, чтобы заставить своих подданных трудиться на сооружении пирамид. А среди этих фараонов особо памятен фараон Хенпис¹⁸ из-за того, что на постройке одной-единственной пирамиды использовал триста шестьдесят тысяч человек. А в своей истории царствования Людовика Сварливого Гаген записал: «этот Людовик постановил, чтобы суд парламента обосновался в Париже и не должен был оттуда передвигаться, дабы тяжущиеся не было неудобств от частой смены мест». Вот что говорит Гаген.