Франкский демон

Победоносный адмирал и его свита попятились в страхе: похоже, верно говорил мудрый ибн Муббарак, предводитель морских бродяг знался с нечистой силой. Он, ещё совсем недавно истекавший кровью, на глазах терявший последние силы, неожиданно преобразился. Ватранг сжал кулаки и одним движением стряхнул висевших на его руках матросов. В следующий момент он мотнул головой и, оставляя в руке чернокожего моряка клочья белых волос, оттолкнулся от края палубы и прыгнул в чёрные воды предзакатного моря.

— За ним! — закричал новгородец на родном языке.

Однако, несмотря на это, товарищи прекрасно поняли его, и ни грозные окрики, ни сталь сарацинских мечей не могла остановить морских разбойников, бросившихся за борт по примеру конунга. Не всем, далеко не всем удалось проложить себе путь к свободе — умереть в бою, как и полагается викингу, вот то единственное, о чём могли они просить у Бога. Почти все они так или иначе избежали плена: одни погибли сразу, зарубленные на палубе, другим удалось спрыгнуть в море, а некоторые умудрились завладеть оружием врагов и умерли сражаясь.

И хотя Лулу остановил галеру, приказав выловить беглецов из воды, ни один не дался в руки мусульманам — ещё в пору детства вступившие на лебяжью стезю, предпочитали умереть на ней.

— Ладно, — сквозь зубы процедил раздосадованный адмирал. — Предпочитаете кормить рыб — ваше дело! Правоверным на празднике хватит и гребцов с галер! На всё воля Аллаха!

Адмирал дал приказ продолжать плавание. Однако, вспомнив о том, кому обязан всем случившимся, он, сведя брови, воззрился на ибн Муббарака.

— А тебя, скотина, я посажу в темницу, как только мы ступим на пристань Джидды! — пообещал евнух.

— О, величайший из флотоводцев! — воскликнул врачеватель и звездочёт, смиренно складывая руки. — Я достоин наихудшей, наипозорнейшей казни!

Ибн Муббарак в смирении закатил глаза, он знал — Хусам ед-Дин Лулу, точно бог кафиров, обожает тех, кто кается.

X

Когда в ноябре 1182 года войско готовилось выступить из Керака на юг к заливу Акаба, Раурт забеспокоился, — голубь, отправленный им в Дамаск, всё не возвращался. Птица не могла ошибиться, сбиться с пути, ведь самец всегда возвращается либо в место, где вырос, либо туда, где живёт его самка. «Что же случилось? — спрашивал себя Вестоносец. — Голубь погиб? Или Жюльен решил пока не отправлять ответа?»

Решив, что тот, кому он писал, просто ждёт следующего послания, обещанного отчёта о развитии событий, Раурт собрался уже отправить второго голубя, как вдруг случилась беда: проходимец Эскобар, кот, привезённый Ивом де Гардари́ с охоты на фанака, добрался до голубятни. Все птицы погибли. Князь, узнав о случившемся, воспринял всё близко к сердцу, пообещал казнить животное и взыскать стоимость ущерба с хозяина. Правда, прежде чем заковать зверя в кандалы, его надо было поймать, кот же, заподозрив неладное, сбежал. Сеньор, чувствуя свою вину перед несправедливо обиженным вассалом, пожаловал ему тугой кошель серебра. Но, несмотря на столь явное благорасположение сеньора, Вестоносцу никогда ничего так не хотелось в жизни, как оказаться подальше от правителя Заиорданских земель Иерусалимского королевства.

А как хорошо жилось Раурту в Антиохии!

Целых семь лет провёл он при дворе князя Боэмунда Заики. Поначалу боялся, что кто-нибудь опознает в нём Рубена, сына корчмаря Аршака, но... много воды унёс Оронт в Средиземное море с тех давних пор. Более четверти века прошло со дня печально знаменитого заговора, в котором принял активное участие почти семнадцатилетний Рубен.

Года два или даже три после отъезда из Триполи никто не трогал Раурта. Его первенец Венсан подрос и уже постигал рыцарскую науку. Спустя три месяца после окончания празднеств в честь бракосочетания вдовца князя Боэмунда с родственницей Мануила, Теодорой, Катерина наконец-то родила мужу второго сына, которого назвали в честь её отца, Паоло. А примерно через год после этого радостного события в Антиохии появился старый друг Жюльен. Он пришёл с купеческим караваном и задержался в городе надолго, даже купил небольшую хлебную лавочку.

Несколько раз они встречались наедине.

— А ты стал холодноват, дружок, — пожурил он любовника. — Да, возраст делает своё дело. Даже самый высокий и самый жаркий костёр когда-нибудь начинает угасать, если время от времени не подкладывать в него поленьев.

Раурт поспешил с оправданиями, но Жюльен только скривился и, махнув рукой, проговорил: