Франкский демон

— Маврикиус, мессир. У него три коня, как и полагается рыцарю. У меня пока два, это потому, что я...

— Неважно. Купи у него кобылу.

— Купить? Но зачем она мне?

Вместо ответа Ренольд отвязал от пояса тяжёлый кошель и протянул его Жослену:

— Думаю, этого хватит... И не возражай, чтобы впредь не пришлось извиняться. Ты уже один раз возражал. Атакуй на Бювьере, но если удастся прорваться, пересаживайся на эту кобылу и скачи без оглядки. Если успеешь, скинь доспехи, хотя бы ножные, чтобы ей было полегче.

Жослен хотел задать вопрос, но, вспомнив о предостережении, подавил в себе это желание.

— Ступай, — произнёс Ренольд, закончив наставление. — Да прибудет с тобой Господь, Жослен Ле Балафре. Брат Жослен... Ловко ты провёл меня. Хотя я и ждал чего-то подобного.

Что-то в тоне бывшего сеньора качнуло стрелку весов сомнения души молодого тамплиера, и он наконец решился:

— Мессир… Отчего... Почему вы... почему вы хотели отослать меня? Скажите мне правду.

— Не могу.

— Мне было видение этой ночью... Тётя Марго и... это правда, что...

Ренольд едва заметно качнул головой, покрытой потемневшим от гари белым бурнусом:

— Правда.

— Она монахиня? — Жослен не сомневался ни в чём, и вопросы его звучали как утверждение. — Это она приходила к вам вечером в четверг после военного совета? Где она теперь?

— Довольно.

За тринадцать лет службы господину молодой рыцарь твёрдо усвоил, что «довольно» в его устах означает именно довольно, а никак не: продолжайте.

— Скажите только, где мне найти её, государь?

— Она сама найдёт тебя, — ответил князь и добавил: — Если то будет угодно Господу... Прощай.

Не сказав более ни слова, он развернул коня и направился к своим.

— До встречи, государь, — тихо произнёс Жослен. Он знал, что отец не мог услышать его.

XIII

Дружины сира Балиана Ибелина, барона Наплуза и Ренольда Сидонского, а вместе с ними несколько десятков тамплиеров ударили в левый фланг вражеского войска. Так же как и в случае с графом Раймундом, эмир Кукбури, чьи солдаты находились там, не велел им долго сопротивляться. Они, так же как накануне воины Таки ед-Дина, с радостью выполнили приказ и расступились, пропуская железный клин христиан.

Они были последними из тех, кому удалось прорваться. Когда силы рыцарей уменьшились, по крайней мере, на треть.

Салах ед-Дин решил, что довольно ждать, и приказал наступать.

Сколь бы яростно ни атаковали мусульмане, рыцари всякий раз отбрасывали их, сарацины отступали, бросая убитых, уволакивая раненых. Но какими бы значительными ни оказались потери турок, бреши, пробитые в их порядках латинянами, неизменно заполнялись свежими бойцами.

Иссякала вода, падали и умирали от ран или изнеможения дестриеры. Один за одним гибли их хозяева. Оставшиеся в живых и ещё способные держать оружие отходили всё дальше, поднимаясь всё выше к Рогам Хаттина, где, точно корона, венчающая голову дьявола, стоял красный шатёр иерусалимского короля.

Близился полдень, но султан Юсуф, повелитель всего Востока, знал — он ещё не победил. Отчаянная отвага франков и восхищала и пугала его. Он поставил всё на эту битву, он не мог проиграть. Так где же победа?! О всесильный Аллах, помоги мне! Казалось, Всевышний колебался. Не ужели он не поможет правоверным?!

Этот же вопрос султан читал и в глазах своего шестнадцатилетнего первенца. Салах ед-Дин отвернулся, чтобы не видеть лица юноши, чья судьба, как и судьба всей огромной империи, созданной сыном простого курдского эмира, решалась сегодня здесь, на востоке Галилеи, у Бухайрат Табария, озера, называемого кафирами Галилейским морем.

Вновь и вновь сарацины атаковали, вновь и вновь откатывались они обратно к подножию горы. «Мои солдаты изнемогают, великий повелитель! Они ропщут! Кафиры не только сверху, но и внутри сделаны из железа! У них каменные сердца!» — докладывал то один, то другой эмир или шейх. «Мои воины больше не могут, о великий! Они не в силах пробить эту стену! Франки дерутся, как звери! Как безумные! Может, нам поберечь людей? Жажда и бескормица погубят их коней, а без них железные шейхи бессильны!» — «Нет, нет и нет! — в ярости отвечал им султан, теребя и кусая бороду. — Мне нужна победа! Победа! Любой ценой!»

И вот франки побежали.

— Ура! Ура! Отец! — захлопал в ладоши аль-Афдаль. — Победа! Мы разбили их!

— Успокойся! — Салах ед-Дин строго посмотрел на сына. — Пока ты видишь тот красный шатёр, что стоит наверху, между двух горок, знай, враги не побеждены!

И верно. Не успел он произнести эти слова, как рыцари контратаковали, и теперь уже мусульмане обратились в бегство, отброшенные прямо к подножию холма, где располагался наблюдательный пункт их повелителя. В страхе смотрели они на него, а он кричал на них, то краснея, то бледнея, то и вовсе темнея лицом:

— Назад! Назад! Назад, правоверные! Покажите дьяволам! Пусть узрят ныне, что не прав пророк их и вера — ложна!