Но это было уже в 1975 г. А за год до этого произошло еще одно событие, которое подтвердило еще раз, что Франко все еще «держал под контролем ситуацию вокруг власти».
Много лет спустя после его смерти, отвечая на вопрос, когда же тот действительно заболел, Хуан Карлос ответил: «В июле 1974 г. 10 или 11 июля, не помню точно. (9 июля Франко был помещен в клинику, носившую его имя. Палата № 609. —
Болезнь стала большой неожиданностью для него. Он был очень подавлен: «Это начало конца». Франко дал поручение Ариасу Наварро подготовить возможно быстро декрет о передаче власти Принцу Испании. Когда Хуан Карлос посетил Франко в госпитале, он попытался убедить больного, что его болезнь не так уж тяжела, чтобы передача власти была оправдана. «Среди моего окружения, — вспоминал король, — было немало лиц, советовавших мне не превращаться во временного главу правительства» [551]. Эти советы отвечали и собственной позиции принца: ему больше импонировало стать настоящим, полноправным королем, королем со свободными руками. Но Франко был непреклонен: он всего лишь во второй раз в жизни, 11 июля, не участвовал в заседании кабинета, и его тревожило, что́ будет со страной в отсутствие главы государства. Франко попытался убедить Хуана Карлоса, что такая ситуация очень опасна: создается вакуум власти, который возможно попытаются заполнить другие. Между тем состояние его продолжало ухудшаться, и все труднее становилось это скрыть. 18 июля, которое традиционно отмечалось как главный праздник страны, на экранах телевизоров, демонстрировавших прием, на котором присутствовали дипломатический корпус и отечественные власть имущие, испанцы заметили отсутствие каудильо.
И Хуан Карлос сдался: «Я позвал Ариаса и сказал ему, что принимаю назначение» [552]. В тот день, 19 июля, Ариас Наварро и председатель кортесов представили Франко положенные в соответствии со статьей 11 Органического закона бумаги, которые Франко подписал: Хуан Карлос принял пост временного главы государства.
Донья Кармен была разгневана: она-то надеялась, что «вакуум» власти будет заполнен персоной ее зятя, Альфонсо Дампьера. Но Франко еще раз показал, что он контролирует ситуацию и никому не позволит поступать вопреки его воле. А даже предположение, что будущим королем может стать Альфонсо, укрепило бы надежды ветеранов «Движения» на рефалангизацию страны в будущем, чего Франко не желал допускать.
Но верил ли он в то, что трон Хуана Карлоса сохранит режим? В последние годы жизни — сомнительно. Как сказал король в беседе с Вильялонгой: «Франко очень редко говорил со мной о политике и никогда не давал мне советов. Иногда, когда я спрашивал его, как надо будет поступать в той или иной ситуации, он отвечал: „Не знаю, Ваше высочество. Во всяком случае, Вы не сможете поступать, как это делаю я. Когда Вы станете королем, времена сильно изменятся и люди не будут такими, как сегодня“» [553].
31 июля состоялся консилиум, в котором приняли участие звезды испанской медицины. Пациенту было официально объявлено, что у него болезнь Паркинсона.
Доктора Хиля уже не было подле Франко. Его место занял Посуело. Маркиз Вильяверде прямо обвинил Хиля в том, что он способствовал тому, что диктатор предпочел передать власть «Хуанито». Кармен поддержала зятя. У Франко не хватило сил, чтобы протестовать. Посуело составил весьма своеобразную программу реабилитации Франко: лечебная гимнастика и дозированная ходьба под звуки военных маршей времен юности Франко. Чаще других звучал гимн Испанского легиона «Я храбрый и верный легионер». Воздействие этих маршей превзошло все ожидания: глаза тяжелобольного ожили, губы зашевелились, повторяя слова, которые воодушевляли когда-то молодого офицера Франко.
Как бы то ни было, 16 августа Франко стал настолько транспортабельным, что был перевезен в свою резиденцию Пасо Меирас, что в Галисии, где он обычно спасался летом от зноя Мадрида. И здесь до его сведения спецслужба довела информацию, что Хуан Карлос ведет тайные переговоры с доном Хуаном, что вызвало недовольство Франко.
Впоследствии, отвечая на вопрос об истоках ненависти диктатора к дону Хуану, Хуан Карлос сказал: «Думаю, что Франко видел в моем отце единственного, кто мог оспаривать законность его власти… Он должен был видеть в нем мятежного либерала, угрожавшего уничтожить целиком его дело. Мятежного либерала, который склонялся на сторону „красных“. Когда мой отец говорил: „Хочу быть королем всех испанцев“, Франко, вероятно, переводил: „Хочу быть королем победителей и побежденных“». На вопрос, разве это неправда, Хуан Карлос отвечал: «Да, естественно, но для Франко это, вне сомнений, было невыносимо» [554].