Тучи Восточного кризиса, сгущавшиеся над Европой, разразились бурей Крымской войны. В исторической науке, начиная с работы Э. Доде, сложилось мнение, воспринятое затем и другими исследователями, что Ливен оказалась в этом случае не особенно проницательной, и советы, посылаемые ею императору Николаю I перед Крымской войной, свидетельствовали, что она неправильно оценивала позицию французского правительства, считая, что Франция не вступит в войну Однако из писем Ливен никак нельзя сделать вывод, что она недооценила всей сложности ситуации, находясь под впечатлением миролюбивых заявлений графа Мории, сводного брата Наполеона III, с которым была дружна, не видела франко-английского сближения и создания антирусской коалиции. Но ситуация была, действительно, очень неопределенная, неясная, подразумевавшая разные варианты разрешения конфликта, и все это очень тонко было подмечено княгиней. Она писала из Парижа в начале сентября 1853 г.: «Всегда Восток, то есть всегда неопределенность»[878]
. Действительно, даже после оккупации Россией Дунайских княжеств Наполеон III все еще колебался в принятии окончательного решения, какую линию занять по отношению к России. В этих колебаниях, очевидно, сказалась борьба, которая велась в окружении Наполеона между сторонниками России, стремившимися не доводить дело до разрыва с ней и пытавшимися использовать все средства для мирного урегулирования конфликта, и сторонниками Англии, считавшими необходимым действовать более решительно[879].Гизо придерживался сходного с Дарьей Христофоровной мнения. Они обменивались впечатлениями и наблюдениями, и логично, что их позиции сближались. И Гизо, как и Ливен, досталось от потомков; так получилось, что из его высказываний, вырванных из контекста, порой составлялось не вполне объективное представление о его идеях. Так, в опубликованной переписке Гизо с Лор де Гаспарен в кратком обзоре писем содержится фраза: «Гизо не верит в Крымскую войну». Между тем по прочтении письма от 1 августа 1853 г. складывается совершенно иное впечатление. Оно, действительно, начинается весьма характерной фразой: «Я никогда не верил и не верю в войну»[880]
. Но дальше – содержание вовсе не такое оптимистичное. Гизо писал: «Мы приближаемся к развязке. Император Николай ошибся. Он считал, что Европа находится в затруднительном состоянии, что она разобщена и поэтому позволит ему укрепиться на Востоке и закроет на это глаза. Ему особенно не нравится то, что его не оставляют наедине с Турцией; он хотел бы исчерпать этот вопрос без посредников. Может быть, создается видимость этого, но действительность будет против него. Это серьезный удар и по его влиянию в Турции, и по его престижу»[881].Даже после Синопского сражения 18 (30) ноября 1853 г., воспринятого на Западе как «избиение младенца» и вступления в ночь с 3 на 4 января 1854 г. английских и французских кораблей в Черное море, Гизо с Ливен надеялись на мир. В то же время, считая войну нелепой, Гизо не был согласен с мнением некоторых из своих коллег относительно ее невозможности. Этот политик, всегда стремившийся к компромиссам и мирному урегулированию возникающих разногласий, писал Лор де Гаспарен 28 января: «Вот мы и на пороге войны. Я не знаю, как ее можно избежать. Война без мотива в делах, без страсти в людях, ведомая единственно из-за неуклюжести актеров и зевак-зрителей. Эти ничтожные причины могут иметь огромные трагические последствия. Война, локальная и морская, вначале, может стать и, вероятно, станет континентальной, всеобщей, революционной. И тогда, при тех крупицах здравого смысла, что есть в массах, и при той скромной энергии, что присутствует у правительств, что станет с миром?»[882]
.В другом письме Гизо отмечал, что Франция не имела прямых выгод от этой войны, которая, по его мнению, могла лишь значительно укрепить позиции Великобритании: «Публика начинает серьезно беспокоиться. Спрашивают себя, зачем Франция вмешалась в эту борьбу влияний между Англией и Россией на Востоке? Почему она содействует разрушению одной из второстепенных морских держав (имеет в виду Россию.
9 (21) февраля 1854 г. последовал царский манифест «О прекращении политических сношений с Англиею и Франциею». Сразу после этого княгиня Ливен, как русская подданная, была вынуждена покинуть столицу Франции и уехала в Брюссель. Она очень болезненно воспринимала свой отъезд. Гизо, оставшийся во Франции, писал Лор де Гаспарен 3 марта: «Княгиня Ливен уехала неделю назад, печальная и страдающая»[884]
. Гизо приезжал к ней на несколько дней в апреле. По его словам, «война совсем не нравится французам, и только очень незначительная часть ее поддерживает»[885]. Второй раз Гизо приезжал в Брюссель в октябре.