Франсуа Вийон

«В третий день сентября трубили и кричали по всему Парижу, чтобы все съестные припасы везли в Понтуаз на торжества, связанные с праздником Рождества, который приходился на следующий четверг, по причине некоторых отпусков и индульгенций, которые наш всемилостивейший государь король и милостивейший государь наследный принц и герцог Бургундии получили от святейшего отца папы Евгения для собора Нотр-Дам-де-Понтуаз, весьма пострадавшего от войны и многократных осад как англичан, так и французов.

Названное отпущение грехов началось в двенадцать часов ночи Рождества и продолжалось до полуночи выше-именованного праздника, то есть 24 часа. И было дано полное отпущение, как это делается в Риме, но только в Риме оно длится дольше, причем нужно исповедоваться и искренне каяться».

Так что все получалось благообразно. В Понтуазе давали то же «полное отпущение грехов», что и в Риме, и стоило это не больше, чем простая исповедь. Подобные замены позволяли, например, жителю Льежа откупиться 12 ливрами от паломничества в Сантьяго-де-Компостела или Рим, которое судья присуждал ему в наказание за богохульство. А если, например, кому-то предписывалось за какой-либо более мелкий проступок отправиться на могилу святого Мартина в Туре, это обходилось ему всего в 3 ливра и 10 су.

Многие паломничества, напротив, оказывались лишь предлогами, с помощью которых испытывавший страсть к путешествиям христианин оправдывался перед самим собой и своими близкими. Например, парижанин мог сходить в Булонь-сюр-Сен, чтобы пообщаться с девицами легкого поведения, а сколько было таких пилигримов, которые, отправляясь в Мон-Сен-Мишель или в Ле-Пюи, на самом деле уходили не дальше соседнего города!

По сути дела, закон замены и арифметики набожности функционировал и в тех случаях, когда семикратно повторенная, вызубренная наизусть молитва «Ave Maria» или «Regina Coeli»[21] употреблялась вместо длинной вечерни, в которой простой верующий быстро терялся в лабиринте антифонов, псалмов, гимнов и проповедей. В требнике насчитывалось сто пятьдесят псалмов, что для бедной старушки многовато. Тогда как неустанно повторять «Ave Maria» — задача вполне посильная.

Впрочем, подобное повторение нуждалось в оправдании: после каждой «Ave Maria» или после десятка, а то и дюжины «Ave Maria» требовалось в определенном порядке вспоминать веселые, горестные и славные таинства, радости и страдания Богоматери, ее милосердие. Подобным образом достигалось кое-какое разнообразие в формулах, и, кроме того, это помогало не сбиваться со счета. Таким же образом молящиеся разгружали память, перебирая янтарные, коралловые, агатовые, костяные, роговые, золотые или самшитовые шарики четок: создавалось ощущение упорядоченной молитвы. Интересно, что во французском языке четки, называвшиеся раньше на протяжении многих веков «patenotre», по названию молитвы «Отче наш», стали затем называться «chapelet», что позволяет понять изменение самой программы религиозного культа. Ведь «chapelet» — венок из цветов, похожий на те венки, которые люди сплетали либо для статуи Девы Марии, либо — в праздничные летние дни — для самих себя. Цветочный символизм обнаруживается и в слове «rosaire» — так называется цикличное повторение молитвы во славу Богоматери.

Мания исчисления распространилась не только на молитву, но и на катехизис. Подобно тому как во время молитвы считали количество произнесенных «Ave Maria», обдумывая либо называя пятнадцать таинств искупления, во время медитации верующие распределяли свои мысли по семи периодам, памятуя о семи благодатях Богоматери. А по праздникам на разукрашенных цветами перекрестках в семи живых картинах инсценировались семь скорбей. Арифметика помогала лучше понять евангельскую историю.

В конечном счете весь этот формализм покоился на доверии к церкви, сохранившемся, несмотря на перипетии политических склок во время одновременного правления двух пап и несмотря на сомнения, мучившие церковников во время соборов. Спасение заключалось в четком следовании предписаниям. Если ты считаешь себя христианином, повинуйся. А взаимоотношения с Богом церковь возьмет на себя.