Франт 4

Наконец, обессилевшая рыжая тяжело замахнулась и нанесла последний размашистый удар этой безумной серии, как и прежние лишь рассёкший пустоту, и тыжело дыша отступила назад, бегая глазами в надежде найти способ добраться до ненавистной обидчицы. Этим-то моментом Милен и воспользовалась, но вовсе не так, как стоило бы поступить, осознавай она холодным разумом всю опасность ситуации и не утопай, как сейчас, в эмоциях, гнев среди которых вовсе не значился:

— Почему, Иви? Что я тебе сделала? За что ты так на меня... — в отчаянии, едва не плача, взмолилась красноволосая.

— Ты ещё спрашиваешь, подлая тварь! Ты — отравительница. Умри!!! — будто бы ненависть придала ей сил, сорвалась рыжая с места и стремительно уколола несколько раз в то места, где мгновение назад стояла теперь вообще ничего не понимающая Мили.

Один из таких ударов, по касательной пройдясь по рёбрам увернувшейся в последний момент красноволосой, даже вспорол сорочку девушки и вызвал неслабое кровотечение.

Едва не споткнувшись, заливаясь слезами от боли и, главное, обиды, Милен, в которой наконец что-то сломалось, с отчаянным рёвом бросилась вперёд и, не разбирая более ничего, принялась наносить удары, часть из которых встречались с выставленным клинком рыжей противницы, часть утопали в мягкой плоти, но большинство попросту тонули в пустоте.

Когда же несколько ударов сердца спустя две израненные девушки отвалились друг от друга, то Ивон к тому моменту обзавелась множеством кровоточащих порезов, жутковатой раной на щеке, отсечённым кончиком уха и не двигающейся рукой с глубокими разрезами до кости на предплечье, коим закрывалась в особо страшные моменты. У Милен же дела обстояли хуже.

Кроме почти такого же обилия порезов, пусть и без пострадавшего лица, и помимо точно так же и по той же причине недействующей руки, красноволосая обзавелась ещё и с виду не страшной, но стремительно избавляющий её тело от крови раной на внутренней стороне бедра, которую получила совсем нелепо и в последний момент. Побледневшая девушка пошатнулась и осела, после чего, с болью и обидой в глазах посмотрев на, очевидно, одержавшую верх противницу, с отчаянием вопросила:

— За что?!!

Видя, как жизнь покидает кузину, рыжая будто бы только сейчас поняла: что наделала, и, выронив свой меч, бросилась к опадающей красноволосой.

— Франт провел прошлую ночь у тебя, это многие видели, не отпирайся! И я бы не стала ничего делать, пусть ты и победила, а он теперь с тобой, но только не такой ценой! — заливаясь слезами, но с ожесточением, скорее более нужным ей для уверенности в содеянном, нежели дабы убедить слабеющую на глазах противницу в том, что она сама во всём виновата, орала рыжая в лицо красноволосой. — Клемен мне всё рассказала! Чтобы заполучить кого-либо понравившегося тебе, ты постоянно используешь зелье, которым опаиваешь несчастных, а те потом как зверушки бегают за тобой, не способные побороть зависимость от очередной дозы! Ведь именно так ты и заставила бедолагу Корса устроить ту возмутительную дуэль, в результате которой утративший волю глупец, по твоей подлой воле и дабы ты могла столь извращённым образом втереться в доверие к Герду, погубил свою жизнь, навеки теперь отавшись калекой. Я не могу допустить, чтобы тот, кого я люблю, уподобился ему, и его ждала судьба твоей игрушки!

Последние слова оклеветанная Милен Серогорская уже не слышала, а на поливающую её слезами рыжую смотрели теперь совсем иные глаза, в которых лишь непродолжительное время читалось недоумение, быстро сменившееся равнодушной ненавистью.

— Пошла прочь, грязнокровка, — прошипели в лицо Ивон прежде, чем её голова, в результате ловкого взмаха мечом, отделилась от тела и покатилась по земле с застывшим на лице недоумением. — Первая.

****

Вот уж, действительно Пенаго́ния. Лучшего названия, блин, и не придумать, ибо такой отборной пены, то бишь лживой, лицемерной, пронизанной двойными стандартами пропаганды об этом, если судить по бытующему мнению всех жаждущих туда эмигрировать, поистине «рае на земле» — я с самой Земли, пожалуй, и не встречал. И, что характерно, не словом же не врут!