Франц Иосиф. Любовь императора

30 апреля она прибывает в Будапешт и 2 мая, вместе с императором, под бурные приветствия собравшихся открывает приуроченную к тысячелетнему юбилею выставку. Она появляется в прекрасном туалете, но из чёрного шёлка с модными рукавами с буфами. Каждый жаждет увидеть императрицу, о которой в последнее время ходит столько противоречивых слухов, но во время поездки на выставку и во время всего торжественного акта открытия она скрывает своё лицо за веером.

В общей сложности императрица показывается на людях трижды. На гала-представлениях, на балах и во время иллюминации её нет, и Франц Иосиф представительствует без неё. Пока хор исполняет в церкви, где проходила коронация, «Те Деум...», она с волнением слушает слова первого епископа, который с алтаря признается ей в бесконечной любви и благодарности нации за то, «что её по-матерински нежная рука некогда соткала золотую ленту, которая неразрывно соединила нацию с её горячо любимым королём».

В венгерской столице только и разговоров, что о том впечатлении, какое произвела в эти майские дни одетая в глубокий траур королева. Лишь однажды её лицо просветлело, когда она подвела к молодожёнам эрцгерцога Иосифа, чтобы прижать к сердцу своего первого правнука — родившегося 28 марта прошлого года эрцгерцога Иосифа Франца.

8 июня, после переноса коронационных регалий из церкви, где проходила коронация, в парламент и дворец, там начинается торжественный приём, который так неподражаемо описал Кальман Миксат[68]:

«Она сидит в тронном зале королевского дворца в своём чёрном венгерском одеянии, отделанном кружевами. Всё, всё в ней мрачно. С тёмных волос спускается чёрная вуаль. Чёрные шпильки в волосах, чёрный жемчуг — всё чёрное, только лицо белое как мрамор и невыразимо печальное. Просто Матёр долороса[69]. Это ещё то же самое, прежнее лицо, знакомое нам по прекрасным картинам: открытые, благородные черты с коротко подстриженными спереди волосами, которые, подобно шёлковой бахроме, овевают её лоб, а поверх неё пышная замысловатая причёска, которая лучше любой короны. Она всё ещё та же, однако горе оставило на этом лице свои следы. Это всё ещё то же самое лицо, но словно окутанное туманом. Ресницы скрывают её живые милые глаза. Она сидит неподвижно и бесстрастно, словно не видит и не слышит ничего вокруг себя. Только душа её, похоже, где-то далеко-далеко. Ни одно движение, ни один взгляд не выдаёт её интереса. Она подобна беломраморной статуе. Здесь начинает говорит председатель парламента Шильяи. Говорит он медленно, обдуманно, полный почтительности перед троном. Король прислушивается. Какое-то произнесённое слово, какая-то высказанная мысль вызывают его интерес, и вот уже его взгляд прикован к губам выдающегося оратора венгерского народа. Лицо Елизаветы остаётся по-прежнему непроницаемым. Оно бледно и неподвижно. Здесь оратор называет и имя королевы. Она хранит бесстрастность, но тут гремит здравица, какой ещё никогда не слышали эти стены. Словно все сердца исторгают водопад чувств. В этой здравице слышатся возвышенные звуки, которые невозможно ни описать, ни объяснить. В ней и молитва, и перезвон колоколов, и шум моря, и нежность, и чувство, а может быть, и аромат цветов. И тут недвижимая прежде царственная голова приходит в движение. Она едва заметно кивает в знак благодарности. В этом жесте заключена удивительная прелесть. Здравица звучит ещё громче и не думает смолкать. Кажется, будто сотрясаются своды дворца.

Оратору приходится сделать паузу, королева наклоняет голову. Её белоснежное лицо начинает розоветь. Пройдя все оттенки розового, оно становится красным... Какое чудесное превращение! Рядом с королём сидит королева, снова полная жизни. Её глаза широко открываются, в них появляется прежний блеск. Они, умевшие некогда так обворожительно улыбаться, что давали утешение опечаленной стране, наполняются слезами. Возникает душевный контакт. Счастливая страна сумела утешить королеву, но это продолжается какое-то мгновение. Благородная женщина подносит к глазам кружевной платочек и осушает слёзы, а оратор продолжает прерванную речь. С лица королевы медленно исчезает румянец жизни, и вскоре возле короля снова сидит одетая в траур женщина, Матёр долороса».

Елизавета тоже прониклась святостью этих мгновений. Однако её нервы не в силах и дальше выносить эти торжества, и она сразу же уединяется на вилле в Лайнце. На протяжении нескольких недель никто не имеет о ней никаких сведений.