Франция. 300 жалоб на Париж

— А что ты говоришь, когда двое делают так и вот так (изображаю характерные движения) — но это не любовь?

— Анкюле?

— Ебаться.

— Ибаца!

— А как сказать «иди вот на то место, которое у мальчика впереди»?

— Ва те фер фютр?

Я все тщательно записала и крепко запомнила.

В моей французской жизни мне все это ни разу не пригодилось. Во-первых, «пютан» используется теперь направо-налево, как наш «блин», во-вторых, молодежь нашла много новых слов и выражений, которые даже не произносятся целиком (дань вежливости). Гопник может сказать только одно (приличное) слово из выражения, но любой поймет, что он имел в виду.

16 лет спустя я решила встретиться с Мари.

Она так и не выучила русский, язык своей матери, не помнит тараканов на моей кухне, живет в 15-метровой квартире в Париже и гордится тем, что может достать до чайника, душа или шкафа, не вставая с места. Правда, чтобы разложить стол, нужно спрятать кровать, чтобы помыться, нужно отодвинуть шкаф, но зато это Париж, до Лувра полчаса пешком, ты что, не понимаешь.

16 лет назад я была в гостях у Машиной бабушки. Квартира была в большом старом доме возле Эйфелевой башни. Бабушка угощала чаем, а потом я спросила, где туалет. Туалет оказался за узкой дверью в общем коридоре на лестнице, выглядел он торжественно: вензеля на потолке и решето в полу. Это поразило меня, потому что, несмотря на тараканов и пожелтевшие обои, под которыми проступала газета «Правда», у нас дома хотя бы был собственный унитаз.

Маша говорит, что с самого детства не была на башне. Не была в Лувре. Не была в Орсе.

Я считаю в уме, когда я в последний раз была в Эрмитаже, и понимаю, что всего лишь пару лет назад, но вспоминаю, что я уже десять лет не живу в Петербурге, поэтому я турист.

Вспоминаю, как жила в Лондоне и обещала себе, что успею сходить в Тауэр, но за полгода так и не успела, потому что некуда было торопиться.

Я приехала в Париж и почти никуда не пошла, потому что я больше здесь не турист и можно просто шляться по улицам, позволить себе эту легкость — тратить время впустую, никуда не несясь сломя голову.

Маша говорит, что, кстати, есть классное слово «пизда». И что слово «ебаться» французское, произошло от слова «ébats» — шалости. А еще мужик за соседним столиком обозвал свою подругу «ужасной ленивицей». Я говорю: это я ужасная ленивица, хотя у нас бы сказали «ленивая свинья». Она говорит, нет, свинья — это, скорее, шутка.

Маша говорит, что со всяким французом нужно начинать беседу так: расскажите про ваш винный дом, про ваши сыры и вашу главную площадь. Потом можно переходить к личному. Рассказывает про свою подругу Мод, которая к ней подкатывала на курсах оформления витрин универмагов. «Она меня сразу привлекла, потому что по ней видно, что она интересуется сексом. Если бы мне нравились девушки, я бы, наверное, согласилась».

— Может, спросишь у нее, где в Париже посмотреть стриптиз? — спрашиваю я.

— Мы не общались три года, я не могу ей так сразу написать.

— Но это же Фейсбук. Неужели нельзя просто написать: привет, прости, ко мне тут гости приехали, не посоветуешь стрипклуб?

— Нет, конечно. Возможно, я сначала спрошу, как она живет, про сыры…

— Смотри: можно же просто написать «привет», а потом посмотреть, что будет.

— Нет, я думаю, это невежливо и я ее этим оскорблю.

Маша фотографирует нас сквозь специальный фильтр, от чего фотография выглядит, как картина Вермеера: стекло очень острое и стеклянное, стены очень темные и вишневые, мы слишком насыщенные, какие мы сейчас и есть.

Ты перестаешь быть туристом, когда знаешь, где правильно есть и пить. Когда зависаешь в прачечной, потому что там есть вай-фай и это дешевле, чем в коворкинге. Когда идешь по бульвару и понимаешь, что эту уличную девку уже видела в прошлом январе, она шла, пошатываясь, и заглядывала в припаркованные машины. Тебя заинтересовало это, потому что одна из них — твоя. А еще ты можешь больше не бежать ни в какой музей.

Встречаясь вместо этого с девочкой по обмену.

Потом мы медленно идем с коровски красивой моей любовью по Парижу и выходим к Северному вокзалу. Там лежат, посапывая, бомжи. Жизнь — это такие круги на воде.

Глава двадцать первая Как я использовала детей в эмиграции

В Лондоне дети больше всего любили ходить в «Викторию и Альберт» и «Тейт Модерн» (хотя их никто не спрашивал, просто вход в музеи Европы детям и журналистам бесплатный, кроме того, там всегда есть и игровая, и культурная программа и другие дети). Там им выдавали карты поиска сокровищ. Нужно было пойти в такой-то зал, найти там такие-то картины или инсталляции, занести данные в дневник и продолжать свой квест. Еще можно было собрать торшер из деталей и разрисовать фломастерами абажур. Или поехать на север, в Дувр, к самому морю, поесть там устриц, смотреть в машине мультики и играть по пути в радио — когда каждый включает свои песни.