Франция. Магический шестиугольник

Может быть, только глобальная катастрофа и может вытолкнуть нас из этих вселенных-камер, где мы царапаемся о несуществующие решетки, я не знаю. Несовпадение того мира, который есть внутри меня, с другими, с «реальностью» иногда достает меня до печенок, но я сохраняю ощущение жизни благодаря тому, что живу в христианской аксиоме, индивидуальном мифе, стараюсь жить хорошо любой ценой, героически культивирую любовь и внимательно слежу за происходящим. Поссориться с жизнью, выйти из классического мира в никуда кажется мне очень страшным.

2000

МММ

Во Франции место – уже автор, со своим авторским правом. К месту и отношение как к гению, почтительное и обязывающее.

Недавно я путешествовала по Аквитании, и мне попался в руки социологический опрос. Французов спросили, чью жизнь они считают наиболее удавшейся. Результаты такие: первое место, с большим отрывом от остальных, заняла Мать Тереза – 56 %, на втором месте Мари Кюри (38 %), на третьем – генерал де Голль (29 %), на четвертом – Зиннедин Зидан (23 %), Пикассо получил 14 %, Билл Гейтс и папа Иоанн Павел II по 13 %, Миттеран и Ширак по 11 %, Катрин Денев и Наполеон по 10 %, а Артюр Рембо – всего 3 %.

При этом, про самих себя 90 % французов ответили, что их жизнь удалась, и лишь 9 % сказали, что нет.

Здесь, в Гаскони, как называлась прежде эта часть Аквитании, на родине одного из трех мушкетеров, и располагались мои эмоции. Располагались удобно, в имении Франсуа Мориака, лауреата Нобелевской премии.

Эти цифры, возникшие на фоне необозримых бордолезских виноградников, общения с темпераментными, но сдержанными аквитанцами, вызвали у меня половодье чувств, как сказал поэт. Если б это был бордолезский поэт, он бы сказал «прилив», поскольку расписание приливов и отливов здесь жизненно важно. И для ловцов устриц в бассейне Аркашона, и для тех, кто плавает по реке Дордонь. Даже в самом Бордо, где течет Гаронна, это имеет значение, потому что ведет себя Гаронна не как река: течение ее все время меняется на противоположное, в связи с чем вода неизменно коричневого, илистого цвета, полусоленая, и, как море, она подвержена приливам и отливам.

Во Франции место – уже автор, со своим авторским правом. К месту и отношение как к гению, почтительное и обязывающее.

МММ – гордость бордолезского региона.

Здесь, в Гаскони, как называлась прежде эта часть Аквитании, на родине одного из трех мушкетеров, и располагались мои эмоции. Располагались удобно, в имении Франсуа Мориака, лауреата Нобелевской премии, которую грех было не получить, имея такое большое и уютное фамильное поместье. Здесь руки тянутся к перу, перо – к бумаге, особенно после того, как проверишь свои виноградники, соберешь урожай, проследишь за операцией, проводящейся не менее тщательно, чем хирургическая, превращения ягод в вино, а уж дописав последнюю строчку, можно с чувством глубокого удовлетворения собственноручно наклеить этикетки на бутылки. Вино Малагара, Мориаковского поместья, производится по сей день, правда, знаменитым оно никогда не было. «On ne peux pas tout avoir», как часто говорят французы, «невозможно иметь все». Вино требует полной отдачи, виноделие – искусство столь же смутное, субъективное, не имеющее критериев величия, как литература: одни вина признаются великими – grands crus bour-geois, grands vins de Bordeaux, а другие – не grands (великие), а просто, и любой просто Saint-Emilion все равно дороже, потому что будто бы априори драгоценнее, чем просто Graves.

Сент-Эмильон – это средневековый городок, находящийся в том идеальном, начищенном до блеска антикварном состоянии, которое так любят туристы. И они не переводятся там ни в какое время года. Graves – область, где находится и прославленная деревня Сотерн, но и непрославленные виноградники тоже. Они здесь есть у всех, со времен Римской империи растут, только одни хозяева занимаются виноделием, а другие сдают свои виноградные гектары, получая в качестве платы бутылки готового вина. Этикетки, конечно, клеют сами – это удовольствие не передаваемо никому другому. Виноградник стоит миллиарды, продав его, можно купить десять вилл и никогда ни в чем себе не отказывать. Но никто не продает, даже те, кто равнодушен к виноделию. Я познакомилась с одной владелицей виноградников и марки вина, которая имеет свою профессию, а сокровище сдает в аренду, но не продает, хотя у нее нет детей, нет никого, кроме старенькой мамы, и сама она в возрасте. Это ее трагедия: некому передать. Но продать – нет речи. Это же фамильная, из поколения в поколение, принадлежащая векам, но личная реликвия! Единственное, чего боится эта очень самостоятельная женщина, – смерти матери, которой под девяносто.