Франция. Магический шестиугольник

Даже жаль, если жители Арманьяка откроют для себя большой мир. Они очень разочаруются. А для нас, жителей большого мира, это было романтическое путешествие в историю, которая закончилась окончательно и бесповоротно. Как мог стесненный в средствах, несмотря на получаемые им золотые медали за его арманьяк, господин де Буглон (для того и решил сдать комнаты, чтоб выжить) не распродать свои сокровища? Не продать замок и виноградники и стать миллионером? Как может он приглашать остановиться у него двух совершенно незнакомых русских? Очень опечалился господин де Буглон, что мы не могли попробовать его арманьяки: Александр был за рулем, я и вовсе не пью крепких напитков. Он с гордостью показывал нам свои бочки и нацедил нам с собой по образцу каждого года. Хотел, чтоб пришли к нам в Москве друзья и оценили дело его жизни. Что не подвел он русского предка и делает самый лучший из арманьяков. Мы, конечно, друзей позвали…

2004

Хвост

Одну песню Алексея Хвостенко, «Есть город золотой», знают все.

Одну песню Алексея Хвостенко, «Есть город золотой», знают все – ее много лет исполняет Борис Гребенщиков. А написали ее Хвостенко с Анри Волохонским, оба – эмигранты третьей волны, Волохонский обосновался в Мюнхене, Хвостенко уже 23 года живет в Париже. Когда имя Хвостенко, как всякого эмигранта, было еще «непечатно», многие уверились в том, что автор песни – Гребенщиков.

Хвостенко издавна получил прозвище «Хвост», и поначалу известен был в узких кругах питерского андерграунда как поэт, надо сказать, что он был маргиналом даже среди маргиналов. Наверное, потому, что ему несвойственно сколь-нибудь серьезное отношение к социальному (тогдашний андерграунд тоже был социумом) статусу искусства. Хвостенко делает то, что ему интересно в данный момент: пишет стихи, иногда это собственно стихи, иногда какая-то звукоподражательная игра, сочиняет песни, пьесы, чаще – микропьесы на 1–2 странички, сам их ставит, а еще он – художник и скульптор.

Парижская жизнь Хвостенко продолжила питерскую: «Я настолько привык в Питере жить в андерграунде, что продолжаю так всю жизнь, мне это просто свойственно. Я делаю только то, что хочу, и у меня нет никаких забот».

– Леша, а на что ты живешь?

– На свои картины.

– Много покупают?

– Время от времени.

– Значит, ты работаешь с какой-то галереей? Сами же картины не продаются, и арт-рынок имеет свои правила.

– Нет, я выставляюсь то там, то сям, и продаю тоже от случая к случаю. Никакой системы нет.

– На жизнь хватает? В Париже просто так не проживешь.

– Хватает на все, что мне надо. Мы сидим с Хвостом в кафе рядом с русским клубом «Симпозион». Это его новое детище – территория свободы для всех искусств. Мы познакомились с Хвостом в Париже в 1992 году, в сквате. В скватах (по-английски – сквот, пустующее самовольно захваченное помещение) обитали российские эмигранты, не вписавшиеся во французскую жизнь. Жили, творили, устраивали выставки, концерты, чтения для русской публики и пили беспробудно. Для Хвоста это был не вынужденный, а добровольно избранный образ жизни. В новом клубе он хочет воспроизвести ту скватскую атмосферу.

Хвост давно уж мог бы вернуться в Петербург, где его встречают с распростертыми объятьями.

Он приезжал дважды, давал концерты с группой «Аукцыон», записал несколько успешно продающихся дисков. Но продюсера у него нет, и продажи его не интересуют.

– Леш, почему бы тебе не переехать в Россию? Мне кажется, ты был бы здесь больше востребован и материально жил бы свободнее.

– Я и так востребован: делаю то, что мне интересно. И денег, больше чем есть, мне не надо. В мастерской, которую я снял, я поставил уже три спектакля, люди приходят, смотрят, мы делаем платные билеты. Приходят не только русские, французы тоже. А Париж – давно уже мой город, я с ним сроднился.

Мастерская – она же клуб «Симпозион», огромный подвал, который Хвост снял в районе метро «Chateau d’eau». Публика там собирается разномастная. Я застала свежеэмигрировавшего с Украины юношу, который сам не понял, зачем приехал, двуязычного сына эмигрантов, который переводил наши разговоры молодому французу, чувствовавшему себя там вполне уютно. У меня сразу же взяли интервью для радио «Искренность» – самодельного русского радио, и объяснили, что в «Симпозионе» собираются творческие люди, а жить буржуазной жизнью скучно. На столе стояли бутылки красного французского вина и русской водки, ярых трезвенников я здесь не обнаружила. Есть и буфет: одна женщина занимается доставкой незамысловатой еды – пироги, пельмени, можно заплатить и поесть.