Француз (СИ)

     Всё это моя Родина…и малая и большая одновременно. Здесь я родился, здесь и умру. Это уже сделали мой отец, мой дед и моя баба Фёкла, на которую я был похож в детстве, а теперь стал похож ещё больше…

    Я плескаю воду себе на голову, на кувшинки, на белые лилии, подбрасываю целые пригоршни её в небо. Вода переливается, сверкая на солнце драгоценными каплями, и падает обратно в своё речное лоно.

   Ирван смотрит на меня и снимает всё на планшетник. Потом подходит к берегу к белой лилии, и берёт её крупным планом. Он снимает её вместе с замершей на ней синей стрекозой. Стрекоза не улетает, она знает, на сегодня она фотомодель…Я ныряю под воду и плыву к середине реки.

    Назад мы возвращаемся молча, полные впечатлений. Я уже не прошу француза, чтобы он рассказал «там у себя, каково оно тут у нас». Всё и так понятно без слов. Николай уже расстелил на траве моё походное одеяло и раскладывает на нём немудрёный наш обед.

   Я смотрю на Ирвана, спина его стала совсем красной, приходится раскрыть над ним зонтик. Хорошо, что в последний момент его всучила мне моя жена. Я такие вещи на рыбалку не беру. Баловство одно…

     «Это не для тебя, - скажет она мне, вручая старенький пляжный зонт, который всегда таскает с собой, - это для Ирвана. Ты и так обойдёшься».

     Она оказалась права, зонт пригодился.

     Ирван  моим ножом, полюбившимся ему, на разделочной доске поверх одеяла режет помидоры, малосольные огурцы, колбасу и сало с прослойкой. Коля своим ножом нарезает сало без прослойки.  Этим продуктом я всё же угощу француза, но чеснок он откажется есть наотрез, даже пробовать не станет. Сошлётся на изжогу. У нас с Колей изжоги не бывает: ни от сала, ни, тем более, от чеснока, если всё это заедается малосольными огурчиками.

    Пьёт француз и наш квас. Николай предусмотрительно обложил его бутылками со льдом, поэтому он достаточно холодный, и на жаре здорово утоляет жажду. Только вот Коля побаивается, не появились ли в нём дополнительные градусы…

    Во время обеда снова звонит мой телефон. Это опять Аркадий Сергеевич.

    «Где вы? – ещё радостнее кричит он, - выезжайте скорее».

    «Уже выехали, - продолжаю я врать, - через полчаса будем».

    «А и правда, - говорит Николай, - может, нам пора ехать?  Это мы с тобой, Сергеич, тут отдыхаем, а для француза это, может, настоящий  экстрим. Как бы он тут дуба  не дал на такой жаре».

     «Цел будет, - говорю я, - он и не в таких переделках бывал. Хотя то, что русскому хорошо, то немцу не очень»…

     Мы с Колей смеёмся, а Ирван недоумённо смотрит на нас.

  «Ну, а если серьёзно, - прибавляю я, - поедем, пока никто из нас не обуглился. Да и дядька уже заждался»…

     Собрав мусор и остатки еды в полиэтиленовые пакеты, Коля идёт сдувать лодку, а я отпускаю пойманную рыбу обратно в её стихию. Ирван смотрит на меня одобрительно. Я тщательно споласкиваю садок, чтобы он не вонял рыбой в машине, и в это время в небе, как ухнет. Впечатление такое, будто атомная бомба взорвалась. Коля и Ирван даже приседают от неожиданности.

    «Это что, Сергеич, химическое оружие уничтожают? – недоумённо спрашивает  Николай, - у вас тут в Почепе, я слышал,  самый большой его склад».

    «Правильно, только это не химическое оружие, его уничтожают в тиши лабораторий.  Всё гораздо проще и прозаичнее - это реактивный самолёт преодолел звуковой барьер. Только и всего. В детстве я такие взрывы слышал очень часто, и бояться их не стоит».

  Часть IV. Глава IV.

    Через полчаса у раскрытых ворот нас встречает мой дядька.

    «Где рыба»? – спрашивает он.

    «Рыба вся», - отвечаю я.

     «Тогда жарь всю».

     Мы смеёмся.

      Говорить ему, что я её отпустил, не стоит. В отличие от меня, он до сих пор настоящий рыбак.

     «Клевало плохо», - оправдываюсь я и первым вхожу во двор.

     В глубине его стоит большой деревянный дом с резными наличниками. Аркадий Сергеевич открывает дверь и впускает нас внутрь. В доме уютно и достаточно прохладно. Стол давно накрыт и ломится от всевозможных вкусностей. Русские люди – хлебосольные люди, может, потому что частенько жили впроголодь…

     Тётка моя, его жена, по-прежнему ещё очень красивая и голосистая, хотя перешагнула давно за ягодкин возраст, хлопочет на кухне.

     «Покажи-ка мне своего француза»? – говорит она и, не раздумывая, идёт к Ирвану, минуя Колю. Француз хоть и одет в одежду с чужого плеча,  но с русским его не спутаешь.

     Они трижды целуются, и я их представляю друг другу:

      «Сэ Ирван и сэ Надежда Григорьевна», - говорю я.

    Дядька в это время тащит из своего кабинета свой парадный китель.  Медалей на нём – не сосчитать. Ирван достаёт из рюкзака  гаджет и продолжает фотосессию. Сначала фотографирует китель, потом накрытый стол, потом всех нас за столом.  Я повторяю эту процедуру, уже без себя, но вместе с французом.

      «Что-то на нём странная одежда», - интересуется Аркадий Сергеевич и успокаивается только тогда, когда я объясню ему, что это одежда моя.

      «Не думай, он не безработный, - говорю я, - он школьный учитель».

       «Ваня, - говорит обрадованный дядька, - иди, я тебе расскажу про Юрия Гагарина.