Французская барышня

Александр Валентинович Амфитеатров Французская барышня

Талантливый, хотя порою черезчуръ парадоксальный, литературный отшельникъ Реми де-Гурмонъ, равно извстный теперь какъ поэтъ, романистъ, философъ, a всего удачне и глубже – какъ критикъ, посвятилъ одну изъ удачнйшихъ статей своего превосходнаго сборвика «Le Chemin de Velours» изслдованію типа современной французской «барышни», то есть молодой двушки въ образованныхъ и зажиточныхъ классахъ общества, созданныхъ и охраняемыхъ буржуазною культурою минувшаго вка. Фактическимъ источникомъ и фундаментомъ этому блестящему этюду, не лишенному недостатковъ слишкомъ широкаго сатирическаго обобщенія, но въ цломъ полному правды и тонкаго, инстинктивнаго чутья, послужилъ солидный томъ Оливье де-Тревиля: «Наши двушки въ собственныхъ признаніяхъ» (Les Jeunes Filles peintes par elles-m^emes). Пользуясь матеріаломъ двухъ тысячъ шести опросовъ Тревиля, котораго онъ остроумно называетъ «Донъ-Жуаномъ анкеты», Реми де-Гурмонъ написалъ весьма неутшительную картину французскаго «женскаго нестроенія» въ томъ раннемъ и подготовительномъ, коренномъ фазис его, что обусловленъ вліяніями шкоды, домашняго воспитанія и литературы.

По врному историческому наблюденію Реми де-Гурмона, франдузская «барышня» («la jeune fille» – въ кавычкахъ) – типъ сравнительно недавній: ему едва минуло сто лтъ. До великой революціи «барышенъ» не было. Были двчонки, отроковицы (fillettes), жившія на дтскомъ положеніи до наступленія половой зрлости. И были молодыя дамы, вышедшія замужъ четырнадцати, пятнадцати лтъ. Того промежуточнаго, внзамужняго состоянія, которое выражаетъ собою слово «барышня» и которое часто тянется десять и боле лтъ, – состоянія, такъ сказать, «длящейся невсты», – XVIII вкъ не зналъ. Конечно, и тогда не вс двственницы рано находили жениховъ, и многія подолгу ожидали замужества. Но, по литератур и историческимъ памятникамъ стараго режима, очень замтно, что между такою, «засидвшеюся въ двкахъ», особою лтъ 18–30 и молодою замужнею дамою въ дореволюціонномъ обществ не было той глубокой разницы быта и нравовъ, какую выростилъ XIX вкъ. Лишенная по какой-либо причин брачныхъ узъ, взрослая двушка пользовалась довольно широкою свободою вн ихъ, и «двичьи гршки», въ эпоху регентства и Людовика XV, не возбуждали ни общественнаго изумленія, ни, тмъ боле, негодованія. Донъ-Жуанъ XVIII вка – побдитель, по преимуществу, двичьихъ сердецъ, соблазнитель и погубитель двушекъ брачнаго возраста. Реми де-Гурмонъ справедливо замчаетъ, что въ нашъ вкъ пресловутый Казанова покорялъ бы только замужнихъ дамъ; ищущихъ приключеній адюльтера, развеселыхъ вдовицъ, да продажныхъ женщинъ: современная французская барышня ограждена отъ подобныхъ господъ надежной стною личной и общественной морали. Сто лтъ назадъ было иначе. Въ дополненіе къ хвастливымъ анекдотамъ Казановы, Restif de la Bretonne оставилъ намъ характеристику той же легкой доступности для двушекъ среднихъ классовъ общества, Laclos – для барышенъ придворной аристократіи. Паденіе двушки разсматривалось XVIII вкомъ, какъ неизбжная уступка непобдимой природ. Уклониться отъ рокового закона почитали возможнымъ лишь компромиссомъ ранняго брака, то есть – не давая женщин времени быть «барышнею», переводя ее прямо отъ куколъ въ объятія законнаго супруга.

Въ психологіи раннихъ браковъ стараго режима явственно опредляются два ршающихъ мотива: со стороны родителей – желаніе поскоре отдлаться отъ обузы опекать добродтель дочери, со стороны жениховъ – желаніе обезпечить продленіе своего рода двумя, тремя первыми дтьми несомннно законнаго происхожденія. Къ двадцати двумъ или тремъ годамъ роль замужней женщины, какъ производительницы рода, уже кончалась, и охладвшіе супруги начинали жить каждый своею личною жизнью. Женщин XVIII вка не оставляли права выбирать мужа, – зато она впослдствіи выбирала себ любовника. На долю супружества доставаласъ пассивная чувственность только что не малолтней самки, на долю внбрачной связи – сознательная страсть созрвшей жеящины, въ самомъ счастливомъ и разумномъ возраст, когда прелесть красиваго чувства любви говоритъ въ человк гораздо громче грубой половой потребности. Отсюда истекали единовременно и поразительная легкость нравовъ старинной французской семьи, и та изящная, то рыцарская, то пастушеская, сантиментальность, въ которую эта легкость нравовъ облекалась.