Французская барышня

Въ послдніе годы выдвинулся изъ рядовъ французскаго журнализма фельетонистъ, пишущій подъ псевдовимомъ Вилли (Willy). Къ сожалнію, выдвинулся не надолго, такъ какъ усплъ уже и размняться въ порнографа. очень мутной воды. Но первыя его повсти о «Клодин», какъ обличительныя разоблаченія быта фраацузской женской школы, были талантливы и мтко попали въ цль: недаромъ же имя Claudine стало въ Париж нарицательнымъ для пансіонерокъ-подростковъ, ыаканун окончанія курса въ среднемъ учебномъ заведеніи! Вилли вывелъ на свжую воду множество гршковъ и учащаго, и учащагося женскаго поколнія, въ особенности ярко подчеркнувъ недостатки той сантиментальной аффектаціи, того институтскаго «обожанія», которыя во французской женской школ замняютъ товарищество и слишкомъ часто перерождаются въ самыя некрасивыя страсти и пороки… иногда на всю жизнь! Десятки французскихъ художниковъ слова, наблюдателей жизни, намекали публик, что такъ называемая «лезбійская любовь», – къ сожаднію, слишкомъ частый и чуть не національвый порокъ французской женщины зажиточныхъ классовъ, – обыкновенно выносится изъ монастырскихъ школъ и закрытыхъ пансіоновъ. Вилли – того же мннія. Но ни этотъ бойкій обличитель, ни его безчисленные подражатели почти не касаются вопроса о запретномъ чтеніи; тогда какъ y описателей тайнъ русской школы онъ всегда и обязательно выступаетъ на первый планъ. Если героини Вилли читаютъ что-нибудь потихоньку отъ начальства, это, наврное какая-либо изъ ряду вонъ скабрезная книга, въ знакомств съ которою и мужчин-то не слишкомъ прилично сознаваться. Запретнаго чтенія для саморазвитія нтъ. Французская школьница не прячетъ подъ тюфякъ Ренана или Прудона, какъ русская – Писарева и Герцена, и не читаетъ ихъ воровски по ночамъ, при трепетномъ свт припасеннаго огарка. Фабрикацію своей мысли и своего вкуса француженка, не только номинально, но и дйствительно, предоставляетъ, какъ нкую монополію школ – съ непоколебимымъ убжденіемъ, что учебныя программы дадутъ ей и именно т знанія, какія надо, и аккуратно столько знаній, сколько надо. Самой, значитъ, заботиться не о чемъ, кром успшной сдачи экзаменовъ: ими школа провряетъ свою паству, a государство и нація – школу.

Пассивность воспріятія, воспитанная дрессировкою на «хорошій вкусъ», выростаетъ во французской женщин до суеврій изумительныхъ. Знакомыя барышни и дамы Реми де-Гурмона чистосердечно сознаются въ полной неспособности одолть боле десяти страницъ братьевъ Гонкуръ; другимъ Шекспиръ кажется страшнымъ и темнымъ, въ род дремучаго лса, куда лучше и не вступать, чтобы не заблудиться; третьи совершенно глухи къ красотамъ Верлэна, тогда какъ необыкновенно чутко и тонко разбираются въ самыхъ сокровенныхъ глубинахъ и оттнкахъ Расина и Корнеля… Расинъ! Корнель! О!.. И вс декламируютъ:

– Rodrigue! As tu du coeur?

Единственная фраза, которая, – по ядовитому мннію Реми де-Гурмонъ, – дожила бы до нашихъ дней изъ всего Корнеля, не будь на свт французскихъ барышенъ и ихъ тетрадокъ для упражненій по словесности, – такъ какъ ее спасли бы игроки въ вистъ и червонная (coeur) карточная масть…