Французская литературная сказка XVII – XVIII вв.

И весь двор увидел, как из него вышла крошечная девочка,[166] красивая, как ангел небесный, одетая в богатые одежды и вся увешанная жемчугом и бриллиантами. Но самым невероятным было то, что малышка стала расти на глазах у всех, очень скоро обрела рост и облик пятнадцатилетней девушки, и сразу стало ясно, что по обаянию, изяществу и уму ей нет равных на свете.

Присутствующие разинули рты от удивления, и даже сам король не смел вымолвить ни слова.

Юная принцесса, которой тут же дали имя Скорлупка как в память об ее необычайном появлении на свет, так и из-за ослепительной белизны ее кожи, первой прервала молчание и голосом более нежным, чем флейта, обратилась к королю вот с какими изысканными речами:

— Сударь, я знаю, сколь я вам обязана, какие страдания вы великодушно претерпели, чтобы дать мне возможность увидеть божий свет. Отныне я буду стараться каждодневно выражать вам свою горячую благодарность, любовь и уважение, которое такой отец, как вы, внушает такой дочери, как я.

Король, исполненный восторга и нежности, заключил ее в свои объятия, называя своей куколкой, своей доченькой и еще сотней других столь же нежных имен. При этом слезы радости лились у него из глаз и ее глаза тоже не остались сухими. И все придворные, созерцая эту трогательную сцену, тоже принялись кто вздыхать, кто реветь, как белуга, а кто и кричать, как осел, и наперебой поздравлять короля Щелчка с таким замечательным продолжением рода.

И тут прелестная принцесса снова заговорила:

— Я не знаю, какая судьба меня ожидает. Зато знаю, что, поскольку у меня не было детства, у меня никогда не будет и старости, и что, сколько бы я ни прожила, я не потеряю ни юности, ни привлекательности, которыми небу было угодно наградить меня при моем появлении на свет. А мое счастье или несчастье зависит всецело от того второго яйца, которое всезнающий Сомкнутый Глаз велел вам беречь. Яйцо это всегда должно быть при мне, поэтому я и прошу вас соизволить мне его вручить.

И принцесса открыла резную шкатулку из чистого золота, украшенную сапфирами и топазами, которая висела на ее поясе на цепочке из бриллиантовых колечек. Внутри шкатулка была выложена алым пухом, столь нежным и воздушным, что никакой шелк не мог с ним сравниться. В этот пух принцесса и положила свое драгоценное яйцо и закрыла шкатулку с помощью пружинки, сделанной настолько искусно, что даже ястребиный взгляд ее бы не обнаружил — только сама принцесса знала, как ее можно открыть.

Во всем королевстве необычайно пышно отпраздновали появление наследницы престола. Даже самый последний из его подданных, чтобы не отстать от других, украшал свои двери гирляндой из яичных скорлупок, и таким образом в королевстве вскоре стало не хватать скорлупок, их пришлось выписывать из-за границы, причем в большом количестве. Они были развешаны на всех площадях и улицах: ничто не могло придать городам более праздничного вида.

Эти торжества длились бы еще долго, но внезапно их прервало весьма печальное событие, о чем я вам сейчас и поведаю.

Недалеко от дворца было расположено озеро, полное сладкой каши, которое, заметим, приносило королю Щелчку немалый доход, потому что ее покупали все няньки, чтобы кормить детей. Его величество собственной персоной продавал эту кашу в розницу: не говоря уже о том, что это было куда более выгодно, товар таким образом не проходил через руки откупщиков и посредников, чья честность в те далекие времена оставляла желать много лучшего, как, впрочем, и теперь.

Это озеро, которым Щелчок так дорожил, и оказалось причиной его беды.

В самый разгар празднеств, в которых, по воле короля, должны были участвовать все подданные, в одно прекрасное утро к его дворцу подъехала колесница. Ее тянули двенадцать гусениц натуральной величины, причем на каждой из них красовалась попона из луковой шелухи, а их рожки были увиты листьями чеснока с кисточками из усиков порея.

В колеснице, которая была не чем иным, как выдолбленной тыквой, гордо восседала крошечная женщина ростом в несколько вершков, но с лицом шириной в локоть, однако нос на нем можно было разглядеть лишь с помощью микроскопа, потому что он был не крупнее зернышка проса. Зато грудь у нее была столь обширна, что ее приходилось класть на тачечку, которую толстушка толкала впереди себя, когда ходила пешком. Именно поэтому ее в юные годы хотели назначить кормилицей всех тринадцати кантонов,[167] но она великодушно отказалась от этой чести, потому что была по натуре скромна и лишена всякого честолюбия.

Два роскошных рыбьих хвоста были вплетены в ее пышные волосы и изящно ниспадали ей на плечи.

Связка лука служила ей ожерельем, а две репки — серьгами.

Догадываетесь ли вы, кем была эта маленькая толстушка, которую я прямо вижу перед собой всякий раз, как ее вспоминаю?

Это была людоедка. Хотя фей, как я уже говорила, в те времена было еще мало, людоеды встречались повсеместно.