Дорогая мамочка,
как хорошо, что я научилась читать и по-французски и Софи не нужно было мне помогать: я сама смогла прочесть твое письмо. И могу перечитывать его, сколько захочу. Я ношу его в кармане и никому не показываю. Какое счастье, Софи сказала, что ты уже не в тюрьме, а у Олимпии дома и все к тебе добры. И мы скоро поедем жить к тебе, только об этом нельзя говорить с месье Эдуаром.
Представляешь, мама, в конце июля месье Эдуар женится на мисс Джейн! Я очень рада, потому что мисс Бланш я терпеть не могла.
А Берта сердится. Может, она ревнует, что это я буду держать шлейф во время венчания? Она сказала, что кружевную вуаль она порвет на кусочки и будет топтать ногами. Я ей сказала, что она может делать все, что ей вздумается, потому что мы с Софи убежим еще до свадьбы. Тогда она заплакала и сказала: «Умоляю тебя, не уезжай. Как я тут буду без тебя? Кто будет ко мне приходить?» А я ей сказала: «Чего же ты не убежишь с нами? В Париже не так холодно, как в Торнфильде». Она сказала, что, может, и убежит, если только ей удастся обмануть свою воспитательницу. Ты же не расстроишься, если мы еще и Берту привезем, правда, мама? Мне ее, бедняжку, жалко оставлять тут одну. Я спросила у Софи, и она сказала, что это нетрудно, что ее Пиполет ходил с нею всюду и никому не мешал. Берта иногда озорничает, но, если я ей велю перестать, она слушается.
Дорогая мама, Софи говорит, что, когда придет письмо от Олимпии, мы сможем уехать. Я жду не дождусь, когда тебя увижу. И ты посмотришь, как я выросла. Ты знаешь, что у меня уже два новых зуба? И видишь, я ни слова не пишу по-английски!
Обнимаю тебя крепко-крепко и до скорого-прескорого свидания,
5