Французская няня

Дорогая Софи,

послезавтра мы с Олимпией отправляемся в Дувр. Но нам может понадобиться дней десять, а то и больше, чтобы добраться до Торнфильда. Ведь, оказавшись в Англии, мы должны придумать, как передвигаться, не привлекая к себе внимания. Это важно, чтобы потом, когда мы будем возвращаться с тобой и с Аделью, люди нас не могли узнать и не стали бы о нас сообщать, если месье Эдуар предпримет погоню. А потому запасись терпением. Как только мы прибудем в Милкот, я тебе сообщу.

Как я хочу поскорее увидеть тебя, сестренка, посмотреть, правда ли ты выросла настолько, что юбку приходится надставлять на целую пядь, чтобы прикрыть лодыжки. Хочу еще рассказать тебе смешное, прежде чем закончить письмо. Маркиз д’Арконвиль получил от Олимпии по заслугам. Видишь ли, при разделе имущества крестного между племянниками Поммельер достался маркизу, и в июне он отправился туда на лето. По словам Олимпии, маркиз поскупился нанимать новую прислугу, а оставил себе старых слуг своего дяди, тех самых, что заботились о нас каждое лето и помнят мадам еще девочкой. Из Парижа д’Арконвиль привез только своего личного лакея.

Приговор суда предписывал ему немедленно вернуть поместье мадам Селин Варанс. В таких случаях проигравшему обычно дают неделю на переезд, и мадам так и думала поступить, но Олимпия попросила сделать ей личное одолжение и отпустить ее съездить в Поммельер сегодня утром. Она позвала с собой меня, Жан-Батиста, кучера мадам Женевьевы и еще двух самых здоровенных слуг из дома Сулиньяк. Д’Арконвиль нашего приезда не ожидал. Он только что встал и пил кофе, сидя в халате на террасе. Представь себе, как он удивился и разозлился, когда Олимпия зачитала судебное решение и приказала своим спутникам: «Гоните его взашей!»

Его схватили и понесли к воротам. Маркиз кричал, ругался и звал на помощь слуг из Поммельера, но, как и ожидала Олимпия, старые слуги Гражданина Маркиза с большим удовольствием выслушали судебное решение и даже пальцем не шевельнули. Им всем было известно, что хозяин собирался оставить поместье мадам Селин, а д’Арконвиля они считали захватчиком.

За воротами маркиза вышвырнули на дорогу — в пыль, а когда он попытался вернуться, слуги прогнали его палками. Я вспоминал о том, сколько несчастий они с кузеном заставили нас пережить, и мне тоже очень хотелось пинком под зад помочь ему добежать до большой дороги. Но Олимпия меня удержала: «Ты не слуга, — сказала она. — Прошлой осенью маркиз отказался скрестить со мною шпаги, потому что я „ниже его достоинством“: в моих жилах не течет голубая кровь, и он может только приказать слугам „гнать меня взашей“. Теперь же я сама не хочу пачкать лезвие моей шпаги и руки моих друзей об это грязное существо».

Я так и слышу, как ты, с твоей обычной дотошностью, возражаешь, что пинок испачкал бы мне ногу, а не руки, и даже не ногу, а всего лишь подметку или каблук. Что делать! Олимпия пожелала, чтобы пинки тоже раздавались исключительно слугами.

Личный лакей маркиза, по-видимому, тоже не слишком любит своего хозяина: он с интересом и улыбкой наблюдал за происходящим. Олимпия приказала ему собрать вещи и как можно скорее освободить дом. Потом мы возвратились в Париж. У меня было неспокойно на душе: я думал, что маркиз не такой человек, чтобы проглотить унижение, к тому же от женщины, — он будет мстить. Мадам Женевьева смеялась до слез, она сказала, что гордится внучкой. «Если мы будем всегда бояться притеснений от власть имущих, — заявила она, — мы никогда не сможем начать бороться за справедливость».

Видишь, воробушек, для женщин дома Сулиньяк осторожность — не главнейшая из добродетелей, и пока что все указывает на то, что они правы.

Ты, однако, по возможности будь осторожна. Жди нас и готовься к побегу, но не раскрывай никому своих планов.

В надежде скоро тебя обнять шлю тебе сердечный привет. Поцелуй от меня Деде.

Ваш старший брат

Тусси