Французская няня

— Не знаю. На неделю, на месяц… Говорит, он не может предвидеть заранее. Так бывает всегда. Он неожиданно сообщает, что должен уехать, притом немедленно. И возвращается так же неожиданно. Говорит: «Я хотел сделать тебе сюрприз. — И обнимает меня. — Рада ты меня видеть?» Я бы предпочла считать дни до его возвращения, но мне больше не хватает смелости спрашивать, когда он вернется. Сколько раз мы из-за этого ссорились! Но он сказал в первые же дни нашей связи, что он превыше всего ценит свободу и никогда ни перед кем не отчитывается. Мне очень хотелось, чтобы он встретил с нами Рождество, это ведь будет первое Рождество Адели. А он уехал в Англию: тетка требует его к себе. Я так скучаю по моему Эдуару, воробушек. Если бы у меня оставался его портрет, хотя бы миниатюра, я могла бы смотреть на нее и покрывать поцелуями! Ладно бы еще эти поездки приводили его в хорошее расположение духа! Но нет, он всегда возвращается мрачным и подавленным, будто что-то его терзает, только он не хочет делиться со мной своими печалями.

Селин вздохнула и вытерла слезы краем простыни. Софи испугалась, что сейчас ее благодетельница расплачется. Как ее утешить?

Но, к счастью, Адель, которая пыталась подняться на ножки, стоя на подушке и держась за изголовье кровати, покачнулась, упала на мать и издала такой удивленный возглас, что Селин расхохоталась.

— Я сегодня не стану отправлять ее в парк Тюильри с Соланж, — сказала она, целуя малышку. — В одиннадцать попрошу Жан-Батиста подать карету, и мы с ней вдвоем поедем в Булонский лес. Хочу, чтобы все модники Парижа увидели, как хороша моя девочка! Когда я езжу туда с Эдуаром, я не могу брать с собой Адель, а беру Туссена, одетого в самую яркую ливрею. Эдуар затем мне его и подарил — чтобы хвастаться им перед всеми, как дорогой игрушкой. Бедная моя шоколадка! Вчера в Люксембургском саду у него зубы стучали от холода в этой ливрее из шелка и бархата. Зимой, даже в солнечный день, ему надо выходить на улицу в шубе, иначе он может заболеть. К тому же я хочу, чтобы по утрам он ходил на занятия к Гражданину Маркизу. Кстати! Беги собираться, уже поздно. Разве ты забыла? Сегодня у тебя первый день школы!

Лицо Софи погрустнело. Ее настоящий первый день школы остался так далеко! В тот день она вышла из дома на улице Маркаде веселая, полная надежд, а отец и мать держали ее за руки.

Поняв, что ее слова пробудили в девочке мучительные воспоминания, Селин прижала ее к себе и нежно поцеловала. Потом сказала:

— Посмотри на полочке туалетного столика. Там листок с письмом, которое я написала ночью крестному, в нем я объясняю, кто ты, и прошу обходиться с тобой как можно мягче, по крайней мере первое время. Передашь ему письмо сразу при встрече. Ну, скорее! Вам еще нужно позавтракать — Туссен наверняка уже беспокоится. Он терпеть не может опаздывать.

4

Туссен, уже готовый к выходу, ждал Софи в комнатке возле прихожей. Он заставил ее стоя выпить чашку шоколада, сунул ей в карман сдобную булочку и потащил за собой на улицу. В новом платье, в теплом пальто с пелеринкой, в шерстяном чепце с бархатной оторочкой Софи чувствовала себя принцессой — если бы мадам Анно могла ее сейчас видеть, она ни за что не признала бы в ней бедную сиротку, пропавшую по пути с Монмартрского кладбища.

Улицы уже наполнялись людьми, спешившими по утренним делам. Лавочники снимали деревянные ставни с витрин, некоторые запросто здоровались с Туссеном, но многие прохожие разглядывали мальчика с удивлением и даже показывали на него пальцем. Каким бы разношерстным ни было население Парижа, все же парнишка шоколадного цвета в элегантной шубе представлял собою необычное зрелище. Дети быстрым шагом миновали Лувр, подошли к Сене с замерзшей, как в январе, водой и, пробежав по Новому мосту, оказались на Левом берегу, в Латинском квартале.

— Гражданин Маркиз живет на улице Жакоб. — Туссен остановился передохнуть и послушать часы на колокольне, отбивавшие время. — Боюсь, мы не застанем его дома. Он, верно, уже ушел.

— Разве он не ждет нас на урок? — удивилась Софи.

— Когда нет дождя, наши уроки проходят на открытом воздухе. Если бы сегодня было солнце, мы пошли бы в Ботанический сад.

— Значит, нам надо… — начала Софи, но Туссен перебил ее:

— Смотри! Вон они!

В конце улицы показалась очень странная процессия — девочка в жизни не видела ничего похожего.

Во главе ее шагал высокий худой старик, одетый в редингот зеленого сукна, какие носили, наверное, лет пятьдесят назад. На нем были короткие, чуть ниже колена, панталоны, ярко-розовые шелковые чулки и туфли на каблуках, украшенные золочеными пряжками. Голову покрывала черная треуголка, вроде тех, что Софи видела на портретах времен Вольтера и эпохи, предшествующей Великой революции. Старик был без парика, его длинные седые волосы, собранные в хвост на затылке, стягивала лента. Софи не сомневалась, что этот странный человек и есть Гражданин Маркиз.