Французская новелла XX века. 1900–1939

Преодолевая искус анархического своеволия, Ш.-Л. Филипп вновь обращается к участи бедняков (роман «Папаша Пердри», 1903), к характеру интеллигента, осознающего свою причастность к судьбам простых соотечественников (роман «Мари Донадье», 1904). В интервью 1904 года об эволюции современной литературы Ш.-Л. Филипп определил свое кредо: «Я обретаю себя и душу свою в народе… Вы делите людей по их национальности, мне же очевидно, что они разделены на классы. Вот почему я ощущаю отъединение от класса буржуазии и свою нерасторжимость с трудящимися всех национальностей». Итоговый расчет писателя с ницшеанством состоялся в его ироническом романе «Крокиньоль» (1907), поведавшем о вредоносной и губительной пустоте аморализма. В 1908 году новеллы Шарля-Луи Филиппа печатались в газете французских социалистов «Юманите». Незавершенный роман о голоде и нищете «Шарль Бланшар» — классическое воплощение реализма Шарля-Луи Филиппа, писателя, в котором А. В. Луначарский видел «высокодаровитого» предтечу пролетарской литературы во Франции.

Chartes-Louis Philippe: «Dans la petite ville» («В маленьком городе»), 1910; «Contes du matin» («Утренние рассказы»), 1916.

Новеллы «Возвращение» («Le retour») и «Жизнь» («Une vie») входят в сборник «В маленьком городе», «Ромео и Джульетта» («Romeo et Juliette») и «Встреча» («La rencontre») — в сборник «Утренние рассказы».

В. Балашов

Возвращение

Перевод О. Моисеенко

Он подождал, пока не стемнело. Было, вероятно, без четверти семь, когда он решил постучаться. Голос, который он не сразу узнал, громко ответил:

— Войдите!

Ему не пришлось искать ощупью щеколду — она была на прежнем месте: он нажал на нее большим пальцем, отворил дверь и переступил порог.

Жена не удивилась. С тех пор как четыре года назад он ушел из дому, она при каждом стуке в дверь невольно думала: «Уж не он ли?»

Суповая миска стояла у нее на коленях, и, прижав ковригу хлеба к груди, женщина отрезала от нее ломтики для супа привычным движением, которое он так хорошо знал.

Она не сказала ни слова, поставила миску и положила хлеб на соседний стул, затем, опустив голову, схватила фартук и уткнулась в него лицом. Не надо было видеть ее глаз, чтобы понять — она плачет.

Он сел, прислонился к спинке стула и, не зная, что сказать, стал смотреть в другую сторону. Вид у него был смущенный.

Дети, все трое, сидели у лампы, склонившись над столом. Двое маленьких, Люсьен и Маргарита, играли в лото. Они увидели, что вошел какой-то мужчина, похожий на других мужчин, которые приходят и говорят о вещах, совсем не интересных для детей. Они продолжали играть. Но Антуанетта, старшая — ей, верно, пошел тринадцатый год, — которая готовила письменный урок, положив перед собой раскрытую тетрадь, почти сразу узнала его, хотя он и отпустил бороду.

— Ой, папа! — вскрикнула она.

Девочка очень выросла, но была все такой же бедовой; прежде он любил подтрунивать над ней, но и она за словом в карман не лезла. Ей уже не сиделось на месте. Она вскочила со стула и, подойдя к отцу, положила ему руку на плечо, так как он сидел к ней спиной. Он не стал больше сдерживать себя и взглянул на дочь. Робкой она не была. Она посмотрела на него с чувством превосходства и сказала:

— Давно ты не называл меня «плодом любви»!

Она до сих пор не могла терпеть этих слов. Когда они жили вместе, отец целыми днями торчал на постоялом дворе. Он был кузнецом. И как только надо было подковать лошадь, жена волей-неволей посылала за ним Антуанетту. Девочка пробиралась среди посетителей, а он, заметив ее, говорил собутыльникам: «Это моя дочь, господа, моя старшая дочь, плод моей любви!» И всякий раз она была в обиде на отца.