Французская новелла XX века. 1900–1939

И, однако, он работал. Тогда как раз спускали воду из пруда Сен-Жерве, чистили дно, а потом снова заливали пруд. Работа была не из легких и растянулась на полгода, но Боннэ тоже пошел в эту артель — просто для развлечения, не для чего другого.

И наконец Боннэ стукнуло шестьдесят. Славное это было время. Сбылась мечта всей его жизни. Он скопил довольно денег, чтобы протянуть до ста лет. Как хорошо он сделал, что не женился! Ни жены, ни детей — ничто не помешает счастливой старости.

И сразу же все так и получилось, как он ожидал. Выходит, весь свой век он рассуждал правильно. Стало ломить поясницу, и ноги тоже, и немного плечо. И не столько из-за болей (прежде в иные дни от усталости ломило и похуже), сколько потому, что на это были деньги. Боннэ заторопился к доктору.

Было это при докторе Лебуа. А он был не то что нынешние — эти как получат свои три франка, так сразу — до свидания, словечка больше не скажут. Доктор Лебуа дал старику Боннэ кое-какие советы. Он сказал так:

— Вот что, папаша Боннэ, вы уже не молоденький. Немало потрудились на своем веку, что и говорить. Знаете, как бы я поступил на вашем месте? Я бы отдохнул! Так-то. Хватит вам сидеть на супе да на картошке. Пейте вино, ешьте яйца и мясо. И варите-ка себе каждое утро добрую чашку шоколаду.

«Только и всего?» — подумал Боннэ. Две недели кряду он с жаром исполнял предписания врача. Вот и пришла пора.

— Рано или поздно надо ж о себе позаботиться и отдохнуть, — говорил себе папаша Боннэ. — Так уж лучше приняться за это пораньше.

Однако три недели спустя, когда он поутру случайно повстречался на дороге с доктором Лебуа и тот стал его спрашивать о самочувствии, Боннэ на все вопросы отвечал только:

— Хо-хо!

А потом стал объяснять: яйца — это на один зуб, ими не наешься; мясо больно хлопотно готовить, и потом, скажу я вам, сударь, мясо — это не для рабочего человека. И какая надобность пить вино, если ты ушел на покой? По правде сказать, просто непонятно, как это богачи управляются, — видно, у них желудки луженые.

— Взять, к примеру, ваш шоколад — да он мне в глотку не лезет. Я уж и соли в него сыпал, и перцу, и лук клал, а все равно вкусу никакого!

Впрочем, когда Лебуа растолковал ему, как нужно готовить шоколад, папаша Боннэ смеялся еще веселей, чем сам доктор. Однако это заставило его решиться. Он сказал:

— Вот видите, сударь, ни к чему вам было говорить, что мне надобно для счастья. Когда весь век работал, так не знаешь, с какого боку за этот самый отдых приниматься. Я слишком стар, сударь, слишком стар, в мои годы переучиваться поздно.

В то время прокладывали дорогу от Сен-Жерве к Четырем мельницам. Не могли же сбережения папаши Боннэ помешать ему работать! И потом, а как же другие, у кого нет ни гроша? Из-за ломоты во всем теле ему было очень нелегко орудовать киркой и лопатой, а все-таки со своим делом он справлялся. Впрочем, умер он еще до того, как дорогу достроили. Ему посчастливилось — он не дожил до того часа, когда больше не мог бы работать.

Ромео и Джульетта

Перевод О. Моисеенко

Пасье, строго говоря, не был предпринимателем. Под началом у него работали всего двое каменщиков, которые и помогали ему строить дома. Крупных заказов он не брал и был, в сущности, старшим рабочим. Что до Бюиссона, то он торговал лесом. Их дома не соприкасались, так как были разделены двумя большими строениями — жилым домом и конюшней г-на Оливье, но все же находились по соседству.

А случилось вот что: Пасье понадобились доски, и он купил у Бюиссона кубический метр досок, предупредив, что товар ему требуется сухой. Однако доски, проданные Бюиссоном, оказались сырыми, и пустить их в дело было нельзя. Бюиссон вообще слыл человеком не слишком добросовестным, а на этот раз поступил просто непростительно: с соседями таких шуток не шутят. Пасье ни в чем не упрекнул торговца лесом. Он ограничился тем, что приказал жене и дочери, которые зимой коротали вечера у Бюиссонов, а летом любили сидеть в холодке, на скамейке, у двери их дома:

— Чтоб ноги вашей у них больше не было!

Заметив, что Жанна Пасье с матерью перестали заходить к ним, супруги Бюиссон не слишком опечалились.

— Ну что ж, обойдемся и без них, — сказали они.

Жан, их сын, подумал было то же самое. Однако он очень любил юную Жанну. Ей было шестнадцать лет, ему — семнадцать. Он гордился тем, что водит знакомство со взрослой девушкой, чем не могли похвастаться его приятели. Гордился он и тем, что ее зовут Жанной, а его Жаном. Кроме того, сидя летними вечерами бок о бок на скамейке, они любили держаться за руки, когда их никто не видел. Как-то у себя в комнате Жанна встала перед зеркалом рядом с Жаном и обратила его внимание на то, что они с ним почти одного роста. Обе матери были тут же. Мать Жана заметила:

— Сдается мне, Жанна, что ты не прочь выйти за моего парня.

Мать Жанны засмеялась.