Французская новелла XX века. 1940 – 1970

Солдат Моран передал очередное донесение на узел связи сектора. Он отошел от телефонного аппарата, стоявшего на столике из некрашеных досок. Сержант Пикар, лежа на койке у столика, курил сигарету.

— А теперь включи-ка радио, — сказал Пикар.

Моран пожал плечами.

— Как ты обожаешь свою тренькалку!

— А что еще прикажешь делать?

Моран не ответил. Он включил радиоприемник, постоял в нерешительности, засунув руки в карманы, потом подошел к печке и подбросил в топку большое полено.

Какое-то время слышен был только треск поленьев да шлепки дождя, хлеставшего по окну. Потом постепенно музыка стала громче.

— Что там за хрипы в приемнике? — спросил Пикар. — Испортился он, что ли?

— По-моему, это ветер. Верно, где-нибудь провода контачат. Будь у тебя новый приемник, и все равно…

Открылась дверь, и в помещение ворвался холодный воздух. На конце провода закачалась электрическая лампочка.

— Затвори дверь, — крикнул Пикар, — застудишь нас.

— Эй, Пикар, тут один человек просит впустить его, — крикнул с порога солдат Дюпюи.

Пикар спросил, не вставая с койки:

— Кто такой? Из нашей роты, что ли?

— Нет, штатский с мотоциклом. У него карбюратор залило. Застрял за километр отсюда, озяб, промок до костей. Хочет немножко обогреться.

Пикар приподнялся на локте и крикнул:

— Нет! Никак нельзя. Ты же знаешь, что штатским вход сюда воспрещен. Ну же, закрывай дверь!

Солдат стоял на пороге. Сержанту было его. плохо видно: мешала стоявшая между ними лампа. Он слышал голос чужого человека, но не разбирал, что тот говорит. Пикар повернулся к открытой двери и тоже говорил, казалось, он обращается к темноте и ледяному ветру.

Дверь все еще была открыта; сержант встал, положил окурок в пепельницу на столике и направился к стоявшим на пороге. Когда он подошел, солдат Дюпюи повернулся к нему и уже не загораживал вход в помещение. Стоявший за его спиной человек воспользовался этим и переступил порог.

— Вы должны меня впустить, — тут же сказал он. — Я действительно совсем обессилел. В такую погоду и собаку никто от дверей не прогонит. Послушайте, гостеприимство…

На пороге стоял рослый и довольно плотный мужчина. Лицо у него было красное и лоснилось. Капли дождя стекали с его мотошлема, застревали в густых бронях, скатывались по щекам и вдоль носа. Он смахнул их тыльной стороной ладони и чуть заметно улыбнулся. На вид ему было лет около пятидесяти.

— Сожалею, но у меня приказ, — сказал Пикар. — Посторонним вход категорически запрещен. Даже военнослужащие из другой части допускаются только в том случае, если у них имеется командировочное предписание.

Дюпюи вышел, возвращаясь к своим обязанностям часового, и закрыл за собой дверь. А сержант все еще стоял перед вошедшим незнакомым человеком. Моран подошел и смотрел на них.

— Вы только взгляните на меня, — сказал человек в кожаном пальто. — Понимаете, льет как из ведра!

— У вас хорошее пальто и мотошлем, не прибедняйтесь.

— Но у меня мотор залило. Дайте хоть ему подсохнуть, дайте мне хоть немного отогреть руки. — Он протянул побагровевшие, чуть ли не фиолетовые ладони. — Я уже не чувствовал руль. Прошел пешком больше километра, толкая мотоцикл. И не видел ни одного дома.

— Да, до ближайшей фермы еще три километра, — уточнил сержант.

— Вот видите…

Сержант подошел ближе, словно собираясь выпроводить его.

— Нет-нет, не настаивайте, — сказал Пикар, — приказ есть приказ.

— Но никто ничего не узнает, — уговаривал его человек в кожаном пальто, — в такой час!

— Да впусти его на пять минут, — сказал Моран. — Чего ты боишься?

Сержант повернулся к Морану и крикнул:

— Тоже мне умник нашелся, в ответе-то буду я!

Человек улыбался Морану, продолжавшему уговаривать сержанта.

— Ну, впусти его, не выставишь же ты человека на улицу в десять часов вечера да еще по такой погоде, когда у него мотоцикл в неисправности.

Сержант как будто заколебался. Он еще раз посмотрел на незнакомого человека, пожал плечами и отошел от двери, ворча:

— Ладно уж, входите, но мне за такие штучки грозит трибунал.

Человек поблагодарил и посмотрел на Морана, тот пододвинул ему стул. Сержант сел на койку. Минуту он как будто что-то соображал, потом сказал, смотря на вошедшего:

— Во всяком случае, полагаюсь на вас. Главное, никому не рассказывайте, что были на посту наблюдения.

Человек обещал. Стул, пододвинутый Мораном, стоял около печки. Человек грелся, протянув руки к огню и оглядывая помещение. Выбеленные голые стены, возле обеих коек уже запачканные. Печка, столик и четыре стула, да еще большой деревенский стол и выкрашенный стенной шкаф. На вешалке около двери четыре винтовки. Выложенный плитками пол, местами мокрый, но чистый.

Какое-то время был слышен только вой ветра на улице и тихая музыка из приемника: Моран уменьшил громкость. Человек потер руки, сказал:

— Хорошо!

— Раз уж вы здесь, так хоть обогрейтесь как следует, — сказал сержант.

— Я и обогреваюсь.

— Если хотите, снимите пальто.

— Нет, благодарю вас, — сказал человек, — мне и так хорошо, я не хочу задерживаться.

Казалось, он счастлив, и каждый раз, встречаясь взглядом с Мораном, он улыбался ему.