Французская новелла XX века. 1940–1970

Ему уже давно не терпелось бросить эту гранату. Мальчишка был с соседней улицы, со светлыми взъерошенными волосами, казалось, такому только бы и играть в классы. Никто даже не знал, как его зовут. Впрочем, для истории это не имеет ровно никакого значения. Об этом вспомнили только потом, когда стали доискиваться, кто он и откуда.

Он все время путался у нас под ногами. Сами понимаете, никому и в голову не приходило давать ему оружие. Впрочем, у нас и у самих оружия не было… Но в одно прекрасное утро малыш прибежал к нам с «лимонкой» на поясе. И где только он ее раздобыл?. Кто мог это знать… Два дня он дожидался случая бросить гранату.

На третье утро он возвратился с задания: мы использовали его как связного… Всю ночь шла стрельба. Мы ожидали атаки. Только что забрезжил рассвет, было холодно. Малыш повалился на мешки с песком, из которых была сложена баррикада, и уснул.

Вдруг кто-то крикнул: «Тревога!» Из-за угла прямо на нас мчался немецкий грузовик. В слабом утреннем свете он показался нам огромным. Тут-то мальчик и вытащил гранату. Он бросил на нее быстрый взгляд и словно взвесил ее в руке, точно это был апельсин. Военный грузовик мчался на нас. Все мы приготовились стрелять…

Очевидно, именно в эту минуту малыш сорвал с гранаты кольцо. Грузовик был уже совсем близко.

И тут, в смутном свете зари, мы увидели французский флаг, выброшенный из окна машины. Мы увидели, что в грузовике полным-полно наших товарищей с трехцветными нарукавными повязками. Наши товарищи отбили у немцев грузовик и теперь возвращались к нам, гордые своей победой, громко крича, чтобы мы сразу же опознали их.

У малыша оставалось несколько секунд, чтобы швырнуть гранату. Куда бы он ее ни бросил, он неизбежно ранил бы своих. А наши ребята, на ходу соскакивая с грузовика, уже бежали к нам навстречу… Кругом тоже были наши, и еще были здесь женщины с той же улицы. Они поднялись спозаранку и, выйдя из своих домов, принесли нам в кувшинах ячменный кофе…

А малыш стоял с гранатой в руке, с гранатой, уже освобожденной от кольца, со своей первой гранатой…

Никто не заметил взгляда малыша. Поначалу вообще никто ничего не понял. Никто не видел, как он припал к мешкам, стиснув гранату обеими ладонями, своими теплыми детскими ладонями, зажав ее в руках, как птицу, как отравленный плод. Чтобы спасти друзей, он прижал ее к животу и клубочком свернулся среди мешков, как маленький зверек, прячущий добычу… И он не произнес ни одного слова — просто сердце его разлетелось на мелкие кусочки. Да, вот так просто. А циферблат над витриной часовой мастерской в конце улицы все так же светился бледным холодным светом, точно лунный диск… Мальчик умер без крика, без слез, никто даже не заметил, как это случилось…

«На моей полевой сумке нашли несколько его волосков», — сказал мне Кристиан.

У нас не было времени для слез. Теперь на баррикады шли настоящие немецкие грузовики. Какой-то предатель из петэновской милиции стрелял нам в спину. Мы никак не могли обнаружить, из какого чердачного окна велась стрельба. Некогда было…

Но малыш — это был настоящий человек.

Парижские дети любят играть в классы. Они по-прежнему изображают мелом «небо» и «землю» на улицах Монмартра, круто сбегающих вниз. Эти улицы были заново вымощены после войны.

Они все так же обозначают мелом «небо» и «землю», где полагается ставить обе ноги, хотя из одной «обители» в другую надлежит перескакивать на одной ножке. И надписи эти долго видны на улицах Парижа, полустертые шагами парижан, колесами повозок и машин, дождем…

РОЖЕ БОРДЬЕ (Род. в 1924 г.)