Французская повесть XVIII века

— Элиза, — произнес он вслух, — теперь уже поздно притворяться. Я сделал то, что вы хотели, но знайте, чего мне это стоило. «Я согласен исполнить твою просьбу, — сказал мне владыка гениев. — Повинуясь желанию женщины, ты станешь человеком. Но не льсти себя надеждой, что ты будешь обладать лишь видимостью человеческих чувств. Ты будешь любить, как любят все смертные, ты должен будешь познать все сладости и все муки любви. И если любовь твоя окажется несчастной, не посмей нарушать покой воздушной стихии своими жалобами и стонами. Я изгоняю тебя из небесного царства до той поры, пока Элиза не уступит всем твоим желаниям». Я надеялся, — прибавил сильф, — что вы уступите моим мольбам, или, вернее, рассчитывал вам понравиться — ведь повеление моего владыки непреложно. Судите же теперь сами, люблю ли я вас и следует ли меня за это наказывать.

Эта речь повергла Элизу в отчаянье.

— О безрассуднейший и жесточайший из воздушных гениев! — вскричала она. — Что вы наделали, к чему вы меня толкаете!

Воланж вздрогнул, увидев, что глаза его жены наполнились слезами.

— Отчего вы не посоветовались со мною? — продолжала она. — Разве я пожелала вас увидеть ради моего позора и ваших мук? И, каково бы ни было это желание, как вы могли подумать, что оно возобладает над моим уважением к вам и над моей собственной честью? Я люблю вас, Валоэ, повторяю это вам еще раз; если бы для искупления причиненных мною вам страданий потребовалась всего лишь моя жизнь — вам не о чем было бы беспокоиться. Но честью я дорожу больше, чем жизнью, больше, чем любовью.

Воланж снова вздрогнул от радости.

— Я не могу порицать вас, — сказал он, — за избыток порядочности. Но посмотрите, как я похож на Воланжа: можно сказать, что не я, а он сам опускается перед вами на колени, он не сводит с вас влюбленного взгляда, он просит у вас награды за самую верную, самую нежную любовь.

— Нет, как бы вы ни были похожи, вы это вы, а он это он, и лишь ему я не могу отказать в том, что вы от меня просите. Поднимайтесь же, уходите и чтобы впредь я вас больше не видела. Оставьте меня, говорю вам. Уж не безумец ли вы? Что за дерзкая радость сверкает в ваших глазах? Неужели у вас еще хватает бесстыдства на что-то надеяться?

— Да, милая моя Элиза, я надеюсь, что ты будешь жить только для меня.

— Вы забываетесь, сударь: это уже оскорбление!

— Послушай!

— Я ничего не хочу слышать.

— Одно-единственное слово обезоружит тебя.

— И это слово — «прощай навеки».

— Нет, разлучить нас может только смерть: узнай в сильфе своего мужа. Тот Воланж, которого ты ненавидела, и есть тот Валоэ, которого ты любишь.

— О, небо!.. Нет, нет, вы обманываете меня, вы пользуетесь своим сходством…

— Уверяю тебя, все это правда; Жюстина может подтвердить, что я не шучу.

— Жюстина?

— Она была моею сообщницей; она помогла мне ввести тебя в заблуждение, она поможет тебе и избавиться от него.

— Вы мой муж? Возможно ли это? Я все еще дрожу. Но скажите, кто же тогда сотворил все эти чудеса?

— Их сотворила любовь, и скоро ты узнаешь, как именно.

— Ах, если все это правда…

— Если все это правда, милая моя Элиза, то скажи мне: есть ли на свете хоть один мужчина, достойный любви?

— Есть, и этот мужчина — мой муж.

Расспросили Жюстину; она не только призналась во всем, но и поклялась, что Валоэ — это не кто иной, как Воланж.

— Вот теперь, — воскликнула Элиза, бросаясь в объятья своего супруга, — вот теперь я чувствую, что по-настоящему очарована, и надеюсь, что только смерти под силу развеять эти чары.

АННЕТТА И ЛЮБЕН

Истинная история

Перевод Ю. Стефанова

Как ни опасно говорить детям всю правду, еще опасней все от них скрывать. Есть поступки, которые считаются предосудительными с точки зрения законов, но вовсе не являются таковыми в глазах природы; сейчас мы увидим, в какую бездну может она завлечь пребывающую в неведении невинность.

Аннетта и Любен были детьми двух сестер. Столь тесные кровные узы считаются несовместимыми с узами брака, но Аннетта и Любен и не подозревали, что в мире существуют иные законы, кроме простых установлений природы. С восьмилетнего возраста они вместе пасли овечек на веселых берегах Сены; им пошел шестнадцатый год, но юность их отличалась от детства разве что окрепшим чувством взаимной привязанности.

Непокорным смоляным кудрям Аннетты было тесно под простенькой шляпкой. Большие голубые глаза сияли сквозь длинные ресницы, с невинной откровенностью говоря обо всем том, что тщетно пытаются выразить угасшие очи наших холодных кокеток. Розовые губки так и просили поцелуя. Загорелое личико оживлял румянец, придавая щекам сходство с персиками. А то, что покровы стыда таили от солнечных лучей, посрамляло белизну лилий; казалось, что видишь головку очаровательной брюнетки на плечах прелестной блондинки.