Французская революция: история и мифы

К настоящему времени в ряде серьезных исследований весьма убедительно показано, что деятельность данной «партии» противоречила интересам и устремлениям городского плебса[704]. Знакомство с произведениями Кутона позволяет лучше понять идеологическую подоплеку этого конфликта. Хотя Кутон неизменно с теплотой отзывался о «народе», о простом люде, он практически никогда не говорил об экономическом положении плебса. Его любовь к санкюлотам была довольно абстрактна. Искренне убежденный, что для счастья достаточно «несколько унций пищи в день», Кутон, который сам, надо признать, жил более чем скромно, не понимал и не разделял желания «низов» улучшить материальные условия жизни. Идеальному гражданину Республики, каким его представлял Кутон, должны были быть чужды подобные проявления «корысти». Недаром в качестве одной из важнейших добродетелей истинного республиканца Кутон считал умеренность[705]. Неудивительно, что экономические требования, выдвигавшиеся время от времени санкюлотами, на самом деле мало похожие на выдуманный мечтателями-утопистами идеал, расценивались Кутоном и его единомышленниками как результат развращающего влияния врагов революции. Так, когда в порту Парижа произошли беспорядки — женщины захватили привезенную в город партию мыла, Кутон тут же объявил это результатом происков контрреволюционеров-подстрекателей, похоже, даже не задумываясь о том, что причина волнений — действительный недостаток в Париже жизненных припасов[706]. Живая заинтересованность простого люда в столь «низменных» вещах плохо вписывалась в представления Кутона о подлинных социальных ценностях: «счастье состоит в исполнении своих обязанностей и практическом применении добродетели»[707]. Отсюда и его враждебность к секционным обществам Парижа, выражавшим чаяния плебса, а, по мнению робеспьеристов, представлявшим собой рассадник порочного влияния противников Добродетели[708]. И уже совсем парадоксально, с точки зрения «социального подхода», звучат выдвинутые Кутоном в адрес «заговорщиков» обвинения в том, что они хотели, придя к власти, создать в Париже изобилие[709].

Столь же слабо «партия» Робеспьера была осведомлена о нуждах крестьян. Так, когда на заседании Якобинского клуба депутаты Дюкенуа и Изоре предложили обратиться к Конвенту с просьбой законодательным путем установить практику продажи национализированных земель малыми участками, что облегчило бы покупку земли крестьянам, Кутон начал убеждать собравшихся, что все необходимые акты Конвент давно уже принял. Любопытно, что своим выступлением он не только продемонстрировал незнание истинного положения дел в деревне, но и, что для юриста особенно непростительно, свою полную неосведомленность относительно аграрного законодательства Конвента[710]. Так, он сообщил, что якобы существует закон, разрешающий брать национализированные земли эмигрантов в аренду[711], между тем соответствующее положение декрета от 3 июня 1793 г. было отменено ещё 13 сентября! Отрыв от реальности превращал все его рассуждения о перспективе ликвидации нищеты в демагогию.

И уж тем более не могли робеспьеристы стать защитниками интересов «среднего класса» или, иными словами, торгово-промышленных, предпринимательских слоев общества. Правда, в отличие от ультралевых революционеров, сторонники Неподкупного не считали крупных и средних собственников изначально враждебными новым порядкам и, как помним, были против насильственного передела имущества. Напротив, уважение к собственности составляло одну из характерных особенностей их мировоззрения. Для Кутона, например, совершенно бесспорно, что пострадавшие от народных волнений торговцы должны получить справедливую компенсацию[712]. Даже контрибуцию на богатых граждан Пюи-де-Дома он обосновывал необходимостью дать беднякам образование, без которого те никогда не научатся уважительно относиться к чужой собственности[713].