Французская революция: история и мифы

Однако к словам Вико тогда мало кто прислушивался. Властителями дум в XVIII в. были другие авторы, рисовавшие идеализированный образ античного героя, наделяя его лишь теми качествами, которые, по их мнению, заслуживали подражания. Одним из наиболее видных апологетов античной добродетели был Руссо. Он считал, что граждане Спарты и Рима в несравненно большей степени понимали ценность «естественной» морали, нежели его развращенные современники. Так же чисто умозрительно был создан этический идеал робеспьеристов. Древнеримская и древнегреческая история являлась для них постоянным источником вдохновения в их усилиях построить нравственно совершенное общество. «Но не счастье Персеполиса предлагаем мы вам, это счастье растлителей человечества; мы предлагаем вам счастье Спарты и Афин в их лучшие времена, мы предлагаем вам счастье добродетели и скромного достатка…» — восклицал Сен-Жюст[720]. К авторитету спартанского законодателя Ликурга апеллировал и «Аристид» Кутон[721]. Именно псевдоантичный этический идеал был тем прокрустовым ложем, в которое пришедшие к власти утописты хотели загнать социальную реальность Франции XVIII в. Для этого использовались разные средства.

Расправившись с ультралевой и дантонистской оппозициями, робеспьеристы активизировали свою преобразовательную деятельность. В мае 1794 г. они развернули широкую кампанию по насаждению гражданского культа Верховного существа. Атеизм был окончательно приравнен к преступлению. Может показаться, что таким образом «партия» Неподкупного отреклась от провозглашавшейся ею ранее веротерпимости. Но это не так. Она лишь последовательно осуществляла парадоксальную концепцию веротерпимости Руссо, согласно которой в истинно свободном государстве человек не должен быть преследуем за взгляды в отношении религии. Однако атеист всё же подлежит наказанию, но не за убеждения, а за то, что, не признавая гражданский культ, оказывается плохим гражданином своей страны. И для Кутона, и для Робеспьера атеизм того или иного лица означал нежелание руководствоваться нормами «естественной» нравственности, что в их глазах было равносильно посягательству на святая святых Революции. Отсюда — обличительный пафос выступлений против не разделявших веры в Верховное существо. «Общество (якобинцев — А.Ч.) должно предать публичному проклятию тех, кто хотел бы установить атеизм, кто не применял бы добродетель на практике и жил без нравственности», — говорил Кутон в Якобинском клубе[722].

Помимо гражданского культа, робеспьеристы в качестве средства утверждения «вселенской» морали использовали также просвещение, искусство, пропаганду, но главным орудием достижения данной цели для них всё же был террор. Правда, ни Робеспьер, ни Сен-Жюст, ни Кутон не являлись его изобретателями. Начавшись стихийно в форме насильственных «эксцессов» охваченной массовым психозом толпы, террор, опять же по требованию парижских «низов», получил затем статус государственной политики. Поэтому, когда «партия» Робеспьера приступила к планомерной реализации своей утопии, она уже могла опираться на принятое репрессивное законодательство и активно действующие карательные органы, во главе которых стояли её сторонники.

Воспринимая мир как поле битвы Добра и Зла, робеспьеристы соответственно делили всех людей на два лагеря: приверженцев Добродетели и защитников Порока. Себя они, разумеется, относили к первым и едва ли не в каждом выступлении об этом напоминали. Так, в речах и даже кратких репликах Кутона постоянно подчеркивается: «правительство добродетельно», «добродетель и честность поставлены в порядок дня», «мы ставим в порядок дня справедливость, порядочность, нравственность и добродетель» и т. п.[723] Политических же противников робеспьеристы, напротив, наделяли всеми мыслимыми и немыслимыми пороками. Это, по словам Кутона, «гнусные существа, несущие на себе печать бесчестия, безнравственности и злодеяний», «безнравственные люди, развратители и убийцы» и т. п.[724] Если верить Кутону, они даже обликом своим не похожи на обычных людей: «негодяев узнают по внешности»[725]. Это какие-то монстры, исчадия ада, стремящиеся установить над миром вечное господство Зла.