Французская революция

Правительство попало в зависимость от банкиров и поставщиков для армии. Чтобы покрыть долги, на продажу пустили даже бриллианты короны. В феврале 1796 года объявили о прекращении выпуска ассигнатов. Доски, с которых их печатали, были торжественно сожжены, однако это не решило проблему, поскольку миллиарды ассигнатов еще находились в обращении и руководству страны никак не удавалось их чем-то заменить. Металлических же денег критически не хватало. Казна была пуста, налоги собирались из рук вон плохо, и правительство всеми силами латало дыры, чтобы найти средства хотя бы на финансирование военных расходов.

Война или мир?

Заключенные в 1795 году мирные договоры продемонстрировали способность Республики не только побеждать европейские монархии, но и договариваться с ними. Они же поставили вопрос о том, какое завершение Революционных войн было бы для Франции оптимальным.

Характерное для Французской революции мессианство, желание принести «свободу» другим народам, навязать им свои порядки и республиканское государственное устройство, стремление взять реванш за поражения XVIII века и реализовать давние геополитические мечты привели к тому, что, даже изгнав врага со своей территории и заключив мир с рядом держав коалиции, Франция не утратила стремления к экспансии.

Однако среди республиканцев все чаще слышались и другие голоса: заключение мира – такой же символ окончания Революции, как и принятие конституции. Пока мир не заключен, Революция продолжается, а это ставит под угрозу внутреннюю стабильность страны. К миру подталкивали и финансовые проблемы, и усталость населения от войн. В Директории за продолжение экспансии выступал в основном Ребель, остальные, даже «стратег» Карно, опасались ее последствий.

Другой вопрос – на каких условиях должен быть заключен всеобщий мир. Здесь тоже не было согласия. Большой популярностью пользовалось выражение «славный и длительный мир», однако постепенно к политикам приходило понимание того, что славный мир не будет длительным, а длительный окажется не столь славным. «Правые», особенно промонархические круги, напоминали: чем большим будет готова поступиться Республика, тем более прочным станет мир. Для Франции, полагали они, выгоднее пойти на уступки, чтобы вернуться в европейскую систему международных отношений, играть в ней роль арбитра, вступать в союзы, заключать торговые договоры.

Большинству республиканцев эта идея казалась неприемлемой, однако правительство все еще питало надежду найти золотую середину. В опубликованном письме Директории военному министру от 31 декабря 1795 года говорилось:

Исполнительная Директория не боится объявить всей Европе, что ее самое пылкое желание – подготовить заключение мира, основами которого станут не непомерные и гибельные для безопасности других держав претензии, а осознаваемые интересы этих держав, интересы Французской республики и ее союзников. В конечном счете заключенный мир должен быть достоен тех жертв, которые принесли французы для обеспечения своей независимости.

К 1796 году держав, с которыми оставалось заключить «славный» мир, было уже не так много. Россия формально к коалиции присоединилась, но участия в войне так и не приняла. Сардиния не представляла реальной угрозы. Основными противниками Франции на тот момент оставались Англия, с которой продолжалось традиционное соперничество за колонии, и Австрия, с трудом сопротивлявшаяся желанию других государей Священной Римской империи примириться с Францией, но продолжавшая борьбу с ней на английские деньги. Однако и в самой Англии всю первую половину 1795 года премьер-министру Уильяму Питту пришлось противостоять неоднократным попыткам парламента навязать королю мирные переговоры с Францией, заверяя, что ресурсы Республики истощены. А во второй половине года давление и парламента, и общественного мнения стало настолько сильным, что Великобритания оказалась вынуждена приступить к зондированию настроений французского правительства. Переменам в английской внешней политике способствовало и то, что 29 октября карету направлявшегося в парламент Георга III окружила толпа, кричавшая: «Мир, мир и не надобно короля!»