Французская революция

Другим соратником Людовика XVIII был Шарль-Эжен-Габриель де Ла Круа де Кастри. Его род, принадлежавший к старинному лангедокскому дворянству, восходил к XIV веку. Участник Семилетней войны, маршал Франции, почетный член Академии наук, при Старом порядке он не раз занимал губернаторские должности. В 1789 году де Кастри отказался от портфеля морского министра и эмигрировал. Маршал имел репутацию либерала, многие не могли простить ему многолетней дружбы с Неккером, но при этом он считался человеком чести, глубоко порядочным, знающим и осмотрительным. Считалось, что политические взгляды и маршала де Кастри, и барона де Флашсландена полностью совпадают со взглядами короля.

Добрым знаком для конституционных монархистов стало назначение в Совет Арная-Франсуа, маркиза де Жокура. До Революции он долгие годы провел в армии под началом принца Конде, дослужился до полковника. Перемены маркиз принял с большим энтузиазмом, вступил в Клуб фельянов, занял должность председателя администрации департамента Сена-и-Марна и был избран от него в Законодательное собрание. В 1792 году он получил звание полевого маршала, работал в военном комитете Собрания, но выступал против начала войны и в июле подал в отставку, а вскоре и вовсе покинул страну.

Особую роль в окружении короля играл человек максимально незаметный – его секретарь Жан-Батист Курвуазье. Будучи в прежние времена адвокатом при парламенте Безансона и одним из самых блестящих профессоров местного университета, он благосклонно встретил Революцию, но быстро в ней разочаровался, хотя прекрасно знал труды просветителей и владел революционной риторикой. В 1791 году он отказался принести присягу новой власти, был уволен и вскоре вместе с сыном отправился в эмиграцию, где стал секретарем Совета графа Прованского.

Отношение к нему у Людовика было сложным. С одной стороны, у Курвуазье было лишь личное дворянство, что делало пропасть между ним и королем непреодолимой. С другой стороны, секретарь пользовался у государя огромным уважением, через него проходили и вся официальная переписка, и королевские декларации. Он был не только тем, кто предоставлял королю юридические справки по интересующим его вопросам и обосновывал те или иные ключевые пункты его позиции, но и во многом тем, кто эту позицию определял, по крайней мере в теоретическом плане.

Курвуазье фактически выполнял обязанности канцлера (хотя и был бесконечно далек от этой должности по своему статусу). В одном из писем он с гордостью об этом скажет:

Я пользовался безграничным доверием… ‹…› Часто мне поручали чрезвычайно важные вещи, и, хотя эта работа проводилась с соблюдением величайшей секретности и нередко бывала испорчена, когда выходила из моих рук, я находил удовлетворение в том, что не занимался ерундой. Мне дозволялось работать в моей комнате, или же я запирался с г-ном д’Аварэ в его, и я постоянно встречался с королем.

Одним словом, хотя историки постоянно изображают Людовика XVIII консерватором, окружавшим себя сторонниками возвращения к Старому порядку, это было абсолютно не так: короля окружали скорее либералы, поддерживавшие его стремление к политической гибкости при сохранении незыблемых основ монархии.

Освобождение «сироты из Тампля»

Несомненной удачей для роялистов стало освобождение из тюрьмы знаковой для них фигуры – Марии-Терезы, дочери Людовика XVI и Марии-Антуанетты. Принцесса одновременно была символом и преемственности с прежним царствованием, и тех бед, которые пришлось претерпеть королевской семье. Роялистская пропаганда во Франции и за ее пределами настойчиво требовала ее освобождения: это был удобный сюжет, позволявший в очередной раз осудить зверства Конвента и вызвать симпатии к Бурбонам.

После восхождения на престол у короля возник план выдать девушку за старшего сына графа д’Артуа герцога Ангулемского, которому в ту пору было 20 лет. Эмигрировав в 1789 году вместе с отцом, он сражался в рядах армии Конде и был почти неизвестен во Франции, однако этот брак позволил бы укрепить династию, добавить ей легитимности и уйти от решения ряда сложных вопросов. В частности, корона Наварры, в отличие от французской, по женской линии передавалась. Таким образом, любой другой супруг Марии-Терезы, кроме французского принца, мог бы поставить вопрос о том, что Наварра должна перейти к нему. К тому же герцог неофициально считался следующим королем Франции, поскольку брату Людовик XVIII был практически ровесником.