Французская революция

Считается, что нация во Франции начала формироваться еще в Средневековье. В отличие от других европейских стран в основе ее лежала прежде всего не этническая и даже не культурная, а политическая общность. В качестве централизующей и унифицирующей силы, нацеленной на то, чтобы преодолеть местный партикуляризм и заставить все королевство жить по единым законам, подчиняться одним властям, исповедовать одну религию, здесь выступало государство – монархия.

В XVIII веке под влиянием идей Просвещения представление о нации подверглось значительной корректировке. Популярные во Франции концепции общественного договора и народного суверенитета заставляли именно в нации видеть источник любой власти. Это по-прежнему была нация, подчиняющаяся одному государю, однако теперь нередко писали о том, что именно сама нация некогда выбрала для себя монархию. Подразумевалось, что это позволяет ей при желании и изменить форму правления.

Революционеры не только унаследовали эти концепции, но и превратили их из абстрактных теоретических построений в те аксиомы, на которых должен был строиться новый политический порядок, использовали их для ограничения королевской власти. Генеральные штаты провозгласили себя Национальным собранием, по Конституции 1791 года король получал свою власть от нации. Многое из того, что называлось королевским, стало именоваться национальным. В обиход вошли выражения «национальная гвардия», «национальные имущества». На смену «оскорблению величества», которое было самым тяжким преступлением Старого порядка, пришло «оскорбление нации». В одном из словарей 1790 года говорилось: «Нация у нас стала означать все – с той поры, как мы действительно стали нацией». С того же года складывается триада «Нация, закон, король», в которой монарх занимал лишь последнее место. Согласно сформировавшейся политической доктрине, французская нация оказалась неотделима не только от страны (в географическом понимании этого слова), но и от государства.

С точки зрения тех, кто начинал Революцию, французская нация сложилась много веков назад. «Мы отнюдь не дикари, прибывшие обнаженными с берегов Ориноко, чтобы образовать общество, – говорил граф де Мирабо в сентябре 1789 года. – Мы – старая нация, и, без сомнений, даже слишком старая для нашей эпохи». Новым было лишь то, что наконец французская нация, первая из всех наций в мире, смогла заявить о своих правах.

Новое представление о нации проявилось не только в политике, но и в искусстве. Наряду с традиционными образами монарха и Франции в живописи и скульптуре появились коленопреклоненная «благодарная нация», «Гений нации», нация в лавровом венке и с пальмовой ветвью бессмертия в руке. Архитектурным выражением величия нации стало превращение в 1791 году церкви Святой Женевьевы в Париже в Пантеон, где отныне должны были покоиться останки самых славных сынов французского народа. По этому случаю церковь была перестроена, а на фронтоне появилась надпись: «Великим людям – благодарное отечество». Всего в годы Революции там было захоронено шесть человек, первым из которых стал граф де Мирабо. А позднее, в 1911 году на месте алтаря был установлен монумент, изначально предназначавшийся для сада Тюильри, – памятник Конвенту.

Рождается в годы Революции и концепция «национального достояния». В декабре 1790 года была создана состоявшая из ученых, эрудитов, библиографов и художников Комиссия по памятникам, предназначенная для надзора за «сохранением памятников, церквей и домов, перешедших во владение нации». В сентябре 1790 года принимается декрет об организации Национального архива Франции. В августе 1793 года были открыты для посетителей Лувр и Музей памятников Франции – коллекция произведений романского и готического искусства.

Несмотря на всю популярность слова «нация» в годы Французской революции, само понятие тогда еще не устоялось. Если доминирующим было представление о нации как о совокупности всех французов, то существовала и иная точка зрения, согласно которой под нацией понималась совокупность всех граждан. Это проявлялось, в частности, в революционных конституциях, в разделении граждан на активных и пассивных, в предоставлении права избирать и быть избранным не всем жителям страны, а только гражданам, не отказываясь при этом от принципа народного или национального суверенитета.

Поскольку французская нация рассматривалась прежде всего как политический организм, было особенно важно, чтобы она действительно стала единой. Однако этого единства лишь предстояло достигнуть.

«Политика исключения», о которой уже шла речь, исключала из нации ее врагов или тех, кто считался таковыми. Гражданское устройство духовенства, эксцессы дехристианизации, насаждение культа Верховного существа, теофилантропия уничтожали религиозную базу возможного единства. В этих условиях революционеры стремились объединить нацию всем, чем только было возможно.