Французская революция

Все термидорианцы считались республиканцами, но придерживались разных взглядов на дальнейшее развитие Первой республики. Никаких политических планов и проектов у них не было (да и когда бы они успели их выработать), однако очевидно, что изначально у них не было и намерения что-либо менять в существующей политической системе. Национальный Конвент и его комитеты по-прежнему обладали всей полнотой власти, всё так же по всей стране действовали многочисленные народные общества, Конституция 1793 года считалась отложенной до наступления всеобщего мира – ее никто не оспаривал, но никто и не торопился побыстрее ввести ее в действие. Члены Комитетов общественного спасения и общей безопасности продолжали руководить страной, только без Робеспьера и его соратников, – и их эта ситуация абсолютно устраивала. Когда 24 термидора Барер поставил вопрос о том, все ли члены Конвента хотят сохранить революционное правление, то, если верить отчету о заседании, все депутаты в едином порыве вскочили с мест, крича: «Да, да!» – и подбрасывая в воздух свои шляпы. За этим последовали бурные продолжительные аплодисменты.

Тем не менее сохранить структуру управления неизменной не удалось. Без Робеспьера и его соратников, без поддержки монтаньяров и Коммуны Парижа члены Комитетов не сумели удержать власть, поскольку их коллеги готовы были пойти на все, чтобы никто более не смог навязывать свою волю Конвенту. Это стало понятно, когда 11 термидора Барер предложил заменить трех казненных членов Комитета общественного спасения и тем самым спровоцировал дискуссию, которая, то затухая, то разгораясь, длилась до 7 фрюктидора (24 августа).

В итоге система революционного правительства была реорганизована. Полномочия комитетов упорядочили. Хотя Комитет общественного спасения и сохранил свое название (а его предлагали переименовать), его прерогативы, как и Комитета общей безопасности, были существенно сокращены. Отныне все комитеты Конвента должны были обновляться каждый месяц на четверть своего состава. При этом в первую очередь предстояло выбывать тем, кто занимал должность дольше всего, причем выбывшие члены Комитетов общественного спасения и общей безопасности не могли вернуться ни в один из них ранее чем через месяц. Запрещалось также состоять в двух комитетах одновременно.

Важность этого решения трудно переоценить. Не прошло и месяца после переворота, а на надеждах членов Комитета общественного спасения остаться у власти был поставлен крест. Первыми были исключены и, соответственно, лишились влияния те, кто более всего ассоциировался с диктатурой монтаньяров: Барер, Бийо-Варенн и Колло д’Эрбуа. В Комитете общей безопасности к ноябрю и вовсе не осталось никого из тех, кто входил в него при Робеспьере.

Предотвратить возврат в прошлое

28 фрюктидора II года (14 сентября 1794 года) депутат Эдм Пети, хирург, некогда близкий к жирондистам и славившийся тем, что высказывал свои мысли прямо и невзирая на лица, выступил в Конвенте и поставил перед коллегами следующий вопрос:

Возможно ли, чтобы свободная и щедрая нация, чтобы двадцатишестимиллионный народ, разбивший связывающие его четырнадцать веков оковы, чтобы народ, чьи таланты и гений поражали просвещенный им мир, чтобы народ, дерзко поставивший вопрос о счастье рода человеческого, провозгласивший Декларацию прав человека ‹…›, наконец, чтобы народ, победивший десять наций, сплотившихся против его свободы, возможно ли, чтобы такой народ при таких обстоятельствах согнулся бы под ярмом нескольких незначительных разбойников, которые только и знали, что лгать и душить?

Действительно, желание разобраться в событиях недавнего прошлого и как-то объяснить их становилось у депутатов все сильнее. Пети, никогда не любивший монтаньяров и чудом избежавший репрессий за то, что выступил против переворота 31 мая – 2 июня, предлагал «не отделять Робеспьера от его достойных последователей, без которых этот узколобый негодяй никогда не стал бы столь ужасен», и напоминал, что немало этих последователей состояло в народных обществах, аффилированных с Якобинским клубом.

Пети был далеко не единственным, кто поднимал подобные вопросы, но его речь особенно характерна, поскольку в ней обозначены главные пути, которыми шла политическая мысль эпохи Термидора: чтобы не допустить появления нового Робеспьера, нужно уничтожить те условия, которые породили «последнего тирана».