Французская революция

Одним из таких условий термидорианцам виделось неправильное понимание народного суверенитета, из-за которого небольшая часть народа – политические активисты секций или члены Якобинского клуба – присваивали себе право говорить от имени всей нации и даже прямо угрожали Национальному Конвенту, где заседали истинные представители народа. Опасность такого «народовластия» четко осознавали еще робеспьеристы, которых привело к власти народное восстание. Они начали ограничивать права Коммуны Парижа, поставив ее под контроль национальных властей, уже при них Якобинский клуб стал терять свое значение. Термидорианцы действовали в том же направлении. Прежде всего ограничили полномочия революционных комитетов, выдававших при диктатуре монтаньяров свидетельства о благонадежности и имевших право производить аресты. Их состав был обновлен, а это затрагивало десятки тысяч людей по всей стране и нередко ставило на местах вопрос о личной ответственности за проведение политики Террора.

Дошли руки и до столицы. В августе 1794 года Коммуна Парижа перестала существовать, город перешел под прямое управление национальных властей. Выдачу пособий, установленных санкюлотам за посещение заседаний секций, отменили, а сами секции были объединены по четыре. Таким образом, на весь город осталось только 12 революционных комитетов – так фактически появились первые парижские округа. Якобинский клуб после Термидора подвергся «чистке», а в ноябре 1794 года его окончательно закрыли. К тому времени или закрылись, или практически перестали функционировать и аффилированные с ним провинциальные клубы.

Завершение политики Террора

Другим фактором, позволявшим Робеспьеру диктовать свою волю Конвенту, депутаты считали Террор.

Террор был удобным инструментом для удержания власти (тем более что монтаньяры составляли меньшинство Национального Конвента, которое при других условиях едва ли смогло бы столь успешно манипулировать большинством), но именно он послужил одной из главных причин переворота 9 термидора. Это создавало для депутатов непростую проблему. Отказаться от Террора? Но как тогда бороться с контрреволюционерами, роялистами, всеми недовольными политикой Конвента? Сохранить Террор? Но как избавиться от страха за собственную жизнь, за жизни родных и близких?

Не в силах найти ответы на эти вопросы сразу, депутаты предпочли не решать их радикально: продолжать политику Террора, но пытаться избегать эксцессов и перегибов, а заодно и обеспечить собственную безопасность. Казни не прекращаются, а Закон о подозрительных остается в силе. Но одновременно лозунгом термидорианцев становится: «Поставить правосудие в порядок дня».

В первую очередь это означало освобождение для тех, кого в новых условиях считали невиновными. 18 термидора (5 августа) Конвент предписал Комитету общей безопасности выпустить на свободу всех лиц, не подпадающих под действие Закона о подозрительных – при расплывчатости этого закона декрет фактически позволял Комитету решать судьбы заключенных по собственному усмотрению. Всем заключенным или их родственникам должны были сообщить причины ареста. В провинции освобождения из тюрем отдавались на откуп комиссарам Конвента. «Здесь нет речи ни об амнистии, ни о милосердии, – пояснил Барер несколько дней спустя, – речь идет о правосудии, равном для всех правосудии». За пять дней, с 18 по 23 термидора, Комитет общей безопасности освободил 478 человек из почти 7000 заключенных парижских тюрем.

Проблема освобождения из тюрем оказалась очень острой, и дело не только в том, что противников робеспьеристов или подозреваемых в недостаточной лояльности монтаньярскому Конвенту нередко сменяли в заключении сторонники Робеспьера и те, кто наиболее активно проводил в жизнь политику монтаньяров. Гораздо опаснее было то, что волна освобождений привела к резкой поляризации общественного мнения: одни опасались реванша выпущенных из тюрем «аристократов», другие мечтали о мести тем, кто сажал людей при диктатуре монтаньяров. Из департаментов в Конвент и Якобинский клуб пошел непрерывный поток петиций. «Патриоты» жаловались на многочисленные притеснения, а сограждане в ответ именовали их казнокрадами и кровопийцами. Как только одни депутаты выступили за решение публиковать списки освобожденных, другие тут же провели декрет, требовавший предать гласности и имена отправивших их за решетку. Конвенту пришлось отменить оба декрета: депутаты испугались, что их реализация приведет к гражданской войне.

Освобождение из тюрем, хотели того сами депутаты или нет, с неизбежностью приводило к осуждению политики Террора и к постановке вопроса о том, кто несет за него ответственность. Отсюда оставался всего один шаг до обвинения тех, кто проводил в жизнь политику монтаньяров. Эти люди, особенно на местах, нередко воспринимались как виновные лишь потому, что были во власти. Понемногу процесс начал выходить из-под контроля: вскоре стало понятно, что полностью сохранить систему Террора, поставив ее на службу новому составу Комитетов, уже не удастся.