Французская революция

Настало время выпустить на свободу множество граждан, пострадавших при кровавом режиме… ‹…› На протяжении пятнадцати месяцев мы страдали от тирании, лучше организованной и наиболее отвратительной, чем когда бы то ни было. Нужно, чтобы те, кто еще дышит, те, кого оставил [в живых] Робеспьер, те, кто смог ускользнуть от разъяренных преследователей, предстали перед Комитетом по законодательству, который дарует им правосудие – при условии, что осужденные не виновны ни в грабежах, ни в преступлениях, караемых законом, ни в роялизме.

Его речь была встречена аплодисментами, и Конвент немедленно принял соответствующий декрет. Очевидно, однако, что это была амнистия «для своих», намеренно суженная; она способствовала восстановлению справедливости, но никак не национальному примирению.

Вместо амнистии участникам Революции решили дать шанс на непредвзятое разбирательство. 12 фрюктидора III года (29 августа 1795 года) в Конвенте почти незамеченным прошел декрет, который состоял всего из трех статей и требовал, чтобы все, кто находится в заключении по распоряжению кого бы то ни было, кроме полицейских чиновников, предстали перед этими чиновниками для принятия решения об их виновности. Это была попытка перенести все преследования в законную плоскость, отказавшись от недоказанных обвинений: однако вскоре депутаты поняли, что декрет позволяет избежать правосудия шуанам и другим врагам Республики, и сделали из него исключения для арестованных по решениям Комитетов общественного спасения и общей безопасности, а также комиссаров Конвента.

«Пробуждение народа»

При всей ограниченности этих декретов стало понятно, что возврата к Террору уже не будет. Постепенно уходил ужас перед непредсказуемыми репрессиями, люди переставали бояться за свою жизнь и жизни близких. В Конвенте то и дело разворачивались дискуссии, немыслимые при диктатуре монтаньяров, звучали слова: «Свобода печати или смерть!» Воцарившаяся свобода печати действительно не знала границ, роялистская направленность ряда изданий была едва завуалирована, несмотря на то что призывы к реставрации монархии по закону должны были сурово наказываться.

Уставшее от страха общество наслаждалось свободой. Исчезла необходимость соблюдать показную бедность и скрывать нажитое за годы Революции богатство. Появилась «золотая молодежь» – юноши из семей бывших дворян или верхушки третьего сословия, некоторые из которых побывали в тюрьме при монтаньярах или уклонялись от службы в армии. Играя ту же роль, какую совсем недавно играли санкюлоты предместий, «золотая молодежь» устанавливала свои порядки на парижских улицах, в кафе и театральных залах.

Своеобразным гимном эпохи вместо «Карманьолы» или «Марсельезы» становится повсеместно звучавшая песня с характерным названием «Пробуждение народа». В ней, в частности, были такие строфы:

Народ французский, равнодушно
Тебе ли видеть, чтя любовь,
Как, преступлению послушна,
Теперь повсюду льется кровь?
Тебе ли зреть без содроганья,
Как сонм убийц и палачей
Струит тлетворное дыханье
На всех живых в стране твоей!
Зачем же медлишь ты сегодня,
Самовластительный народ?
Низвергни в пекло преисподней
Всех тех, кто кровь людскую пьет.
Жрецам насилья – воздаянье!
Мы истребим их гнусный род.
Дели со мной негодованье,
Злодей пощады не найдет.
Всю ненависть и все презренье
Тому, кто нашей кровью пьян,
Кто носит в душах преступленье,
Кому один закон – тиран!
А вы, невинные, тенями
Сошедшие под вечный свод,
Спокойно спите – пред врагами
Отмщенье ужасом встает[2]

.