Французский авантюрист при дворе Петра I. Письма и бумаги барона де Сент-Илера

И в самом деле, примерно в те же самые дни, когда Куракин писал эти строки, к Шлейницу в Париже явился гессен-кассельский посол во Франции и передал собственноручное письмо от правящего ландграфа Карла{211}. Хотя король Фредрик в разговоре с Кампредоном и открещивался от Сент-Илера и от его проекта, оказывается, что и сам шведский монарх, и его отец были в нем очень заинтересованы. Как сообщал 10/21 марта в Санкт-Петербург Шлейниц, ландграф действительно получил составленный авантюристом проект и теперь подтверждал через своего посла во Франции, что «мемория, которую барон Сант-Гилер к нему послал, такожде и письма которые он к нему писал, отправлены и писаны с ведома и позволения нашего и короля нашего сына, которой мемории содержание мы также апробуем». Ландграф желал поскорее начать переговоры о браке своего младшего сына и русской царевны, от которого он предвидел всевозможные «приятные» последствия для России, и просил, «чтоб господин барон Шлейниц о том Его царскому величеству государю своему рапорт учинил». Увы, к сожалению для нашего авантюриста, его предполагалось в дальнейшем исключить из переговорного процесса: «Что касается до барона Сент-Илера, то он впредь о том более ведать не будет», если только сам Шлейниц не пожелает ему что-то сообщить{212}.

Стоит отметить, что гессен-кассельский проект Сент-Илера казался небессмысленным не только ландграфу Карлу, но и самому Шлейницу. Сообщая Петру о визите гессен-кассельского дипломата, Шлейниц счел

необходимым добавить, что, по его оценкам, подобная «супружественная аллианция» была бы весьма интересна и французскому правительству: «Я такоже по разным секретаря статцкого [Дюбуа] разсуждениям мог разсудить, что как регент [герцог Орлеанский], так и он к кассельскому дому склонны, и не токмо охотно б видели, но такожде оное всяческим образом подкреплять будут, когда б Вашему величеству сходство быть могло»{213}. О том же Шлейниц толкует и в письме Шафирову: регент и Дюбуа якобы «охотнее видят супружественные аллианции» России с гессен-кассельским, чем с голштейн-готторпским домом, так как это скорее будет способствовать крепкому союзу («ближайшему соединению») царя со Швецией после заключения между двумя державами мира; к тому же гессен-кассельский дом может быть полезнее и царю, и Франции во внутри- имперских конъюнктурах{214}. Одновременно Шлейниц пытается лоббировать эту инициативу и через прибывшего в Париж кн. В.Л. Долгорукова: князь, с его слов, сообщал о предыстории вопроса Петру и добавлял, что «о всем том он, Шлейниц, сам хотел донести Вашему величеству». Примечательно, что Долгоруков именует авантюриста вполне нейтрально: в его описании это всего лишь «один барон, имянуемой СентГилер которой был в службе Вашего величества, а потом пошел в швецкую»{215}. Заметим, что поддержка этого проекта со стороны Дюбуа соответствует и оценке Куракина, хотя, конечно, оценка Куракина, в свою очередь, могла быть сформирована под влиянием сообщений Шлейница — или же Шлейниц мог и вовсе эту поддержку выдумать: очевидно, что он был в проекте заинтересован и, как мы знаем, сам же вышел на Дюбуа с предложениями от Сент-Илера. Вполне возможно, что сам Шлейниц и инспирировал этот проект, используя Сент-Илера просто как своего агента.

Следует сказать, однако, что проект этот вполне вписывался в общее направление размышлений шведской элиты зимой-весной 1721 г., на этапе между первой миссией Кампредона в Санкт-Петербург и началом ништадского конгресса. Здесь и обеспокоенность претензиями на престол со стороны герцога Голштинского в связи с его планами женитьбы на дочери Петра; и попытки выстроить альтернативные комбинации; и надежды вернуть, хотя бы в какой-то форме, прибалтийские провинции через одну из таких комбинаций. Не случайно шведские историки, специально рассматривавшие этот эпизод на основании шведских и немецких источников, писали о нем как как о «гессенской альтернативе» — о вполне серьезной попытке короля Фредрика и его отца парировать таким образом голштинскую угрозу{216}. Более того, в Европе довольно скоро начинают циркулировать слухи об этом или подобных проектах. Как писал Куракину его корреспондент из Гамбурга, там «уже давно видели некоторый проект ко учинению мира с царем и к приведению притом наследства короны швецкой на гесен касельской дом, и чают что оной сочинен от такого человека, который бы охотно то видел, и понеже он никакого успеху не получил, то другой проект явился». Согласно первому из проектов, король Швеции предлагал царю мир и брак принца Георга с одной из царевен «с уступкою Лифляндии оному принцу и его наследникам». Вполне возможно, что это как раз отзвук проекта Сент-Илера или одной из его реинкарнаций. Согласно другому проекту, шведские сословия объявят Георга наследником престола; Кампредон предложит Петру брак Георга с царевной; царь вернет Швеции все завоевания, кроме Нарвы и Петербурга; а Георг пока будет сделан «вицероем» Лифляндии{217}.