Французский авантюрный роман: Тайны Нью-Йорка. Сокровище мадам Дюбарри

— Я нисколько не сомневаюсь в успехе. Если бы этому человеку нужно было бы для получения Пуссеты перевернуть небо и землю, он бы это сделал. Только…

— Что — только?

— Это прощание… оно предсказывает тебе и Ивону какой-то удар из-за угла.

— Ну, — возразил Пьер, — придет время — подумаем, как отразить удар!.. Кстати, какое сегодня число? Когда будет конец срока?

Гозье с минуту подумал:

— Вчера мы праздновали канун дня святого Лаврентия… Стало быть, сегодня десятое августа, а конец срока — десятое октября.

Кожоль отпустил товарищей, предварительно дав наставления.

— Вернитесь к Бералеку. Скажите ему, чтобы он поскорее поместил Пуссету в безопасное место. Пусть он спрячет ее в обществе своей обожаемой.

— Сказать Бералеку о твоем скором возвращении?

— Да, Ивон скоро увидит меня. Вы слышали о моем договоре с поджигателями? Передайте о нем Бералеку. Скажите, чтобы никаких экскурсий в погреб соседнего дома больше не было.

Выждав несколько минут, пока ушли товарищи, он направился к двери. Отворив ее, он неожиданно наткнулся на личико добродетельной Розалии, которая поджидала его в передней.

— Вы уходите? — воскликнула она.

Кожоль внимательно взглянул на нее.

— Отчего же ты не пойдешь прогуляться?

— А вдруг вернется госпожа?

— Можешь спокойно выходить. Она вернется через три месяца.

— Три месяца одна в пустом доме… А я такая трусиха!..

— Одна? Но ведь есть еще кухарка!

— Но ночью ее не бывает! Я умру от страха.

— Если бы ты вышла замуж за Матюрина, тебе нечего было бы бояться!

— Послушать вас, так от страха меня может вылечить один Матюрин, — сказала Розалия таким тоном, что Кожоль подумал: «М-да, добродетель смуглянки несколько преувеличена».

И он произнес вслух, правда, не совсем искренне:

— Если ты так боишься, то поезжай в Венсент!

…Он прошел вдоль Люксембургского дворца и очутился перед подъездом, выходившим на улицу Турнон.

— Что тебе, гражданин? — спросил толстый швейцар.

Кожоль притворился, что роется в памяти.

— Ах, я должен был записать!

— Что записать?

— Имя того, кто мне нужен… Представляете, у меня с памятью, как у копченой селедки… Того, кого я ищу, зовут… так и вертится на языке… Вы хорошо знаете даму — брюнетку, за которой прошлым летом волочился Баррас?

— А, его предпоследняя? — прервал швейцар.

«Так, — подумал Кожоль, — Елена оставила «Люксембург», но где она теперь?»

И он притворился удивленным:

— Ну не удивительно ли, они так обожали друг друга и вдруг расстались?

— И все-таки, что вам нужно?

— О, вы догадываетесь сами, счастливый плутишка! Когда я говорил вам об этой даме, я видел, как забилось ваше сердце!

— У меня? Бьется сердце? — обомлел швейцар, глядя на молодого человека вытаращенными глазами.

— Вы ее любите… не притворяйтесь скромником…

Швейцар едва не упал в обморок от изумления.

— Да я знаю только одно, что в одну прекрасную ночь она бежала из дворца!

Кожоль через минуту уже шел по улице Вожирар, говоря себе:

— По крайней мере, я знаю, что ее нет в «Люксембурге», вот и все. Что касается ее убежища, разве я не Собачий Нос? Я найду ее!

Проходя мимо дома Пуссеты, он подумал: «Прелестная женщина захватила с собой только то, что было на ней. Для трехмесячного отсутствия этого маловато. Зайду, скажу Розалии, чтобы она собрала ее вещи, а завтра заберу их».

Он вошел в дом, дверь которого была заперта только на защелку.

Весь нижний этаж был пуст.

— Куда все подевались? — удивился Кожоль.

Перед большим зеркалом в спальне стояла Розалия и примеряла на себя вещи своей хозяйки. Она вскрикнула от испуга, но успокоилась, увидев в зеркале Кожоля. Он окинул ее взглядом человека, просидевшего одиннадцать месяцев в заключении.

— Что за возгласы, — прошептал Кожоль, — кажется, ты боишься днем, так же как и ночью?

— Но ведь страх не рассуждает, — возразила девушка с лукавой усмешкой.

Мы не знаем точно, каким образом граф избавлял Розалию от страха, только выйдя из этого дома на другой день утром, он прошептал:

— Дочь, сестра… и, будем надеяться, жена тюремщика Венсенской крепости… Бог знает, что может случиться… надо везде иметь друзей…

Потом он направился на улицу Мон-Блан.

— Теперь надо точно узнать, какую роль сыграл галунщик Брикет в смерти Сюрко.

Достигнув конца моста, молодой человек свернул налево, дошел до дворца Эгалите и выбрался на улицу Ришелье. Через пять минут он был в отеле «Страус». Жаваль затрепетал от ужаса, увидев его.

— Узнаешь меня, друг мой? — спросил граф. Несчастный трус пытался скрыть свой испуг.

— Подождите-ка, — сказал он, — да… ваше лицо мне незнакомо, но…

Получив здоровенного пинка, он сразу прочистил память.

— Господи, вы же мой любимый жилец, гражданин Ивон Бералек!

Читатель помнит, что для Жаваля Кожоль был Ивоном Бералеком.

— В первую минуту радостной встречи волнение смутило мой рассудок, но вам не надо повторяться, чтобы напомнить ваше имя, которое я не мог забыть. Кое-кто взял на себя труд напоминать мне его…

— Кто же это?

— Одна дама.

— Дама! — сказал Пьер и навострил уши.